В.И. Черкашин "Агентурист"

[Bill]

Предлагаю вашему вниманию еще одну главу из книги В.И. Черкашина "SPY HANDLER".

С уважением

Bill


ВАШИНГТОНСКАЯ РЕЗИДЕНТУРА: САМЫЙ ОПАСНЫЙ АГЕНТ

В середине восемьдесят пятого года со мной связался один британский журналист, бывший доверенным лицом резидентуры. Связался для того, чтобы передать информацию, требовавшую принятия немедленных мер: в ней говорилось, что человек, которого прочили на пост нашего резидента в Лондоне – полковник КГБ СССР Олег Гордиевский – является агентом британской СИС. Журналист не предоставил никаких документов, могущих подтвердить его сведения, однако подача была настолько важной, что о ней следовало проинформировать напрямую начальника разведки Крючкова. Он прислал в резидентуру телеграмму, предписывавшую мне незамедлительно вернуться в Москву для личного доклада полученной информации о возможном английском агенте в ПГУ, даже несмотря на то, что мне не было ничего известно о фигуранте, за исключением той информации, которую я получил от нашего британского друга.
Я вылетел в Москву первым рейсом. В штаб-квартире ПГУ в Ясенево я доложил начальнику разведки всю информацию, которая имелась у меня в связи с Гордиевским. Она выглядела убедительно, но у нас не было конкретных доказательств его предательства. Примерно в то же время, а именно семнадцатого мая, Гордиевский был вызван в Москву для официального назначения на должность резидента. Для него события развивались крайне подозрительно с момента прибытия в Москву. Гордиевский сразу же обнаружил, что в его московской квартире производился обыск. Несколько дней спустя на одной из дач Первого главного управления он подвергся воздействию психотропных средств, был допрошен, и ему было объявлено, что он освобождается от обязанностей, которые исполнял в Лондоне. Однако вместо того, чтобы арестовать его, кадровики ПГУ предоставили ему возможность взять месячный отпуск. Гордиевский не признал факта предательства под воздействием психотропных препаратов, и Центру нужны были неопровержимые доказательства, которые уличали бы Гордиевского в факте измены. Когда Гордиевский был отпущен на свободу, был тут же отдан приказ о помещении его под наружное наблюдение. Обычно подобные задания поручались органам контрразведки – Второго главного управления КГБ СССР. Однако, чтобы не выносить сор из избы, Крючков поручил организацию наружного наблюдения за Гордиевским одному из заместителей начальника ПГУ генералу Грушко.
Я вернулся в Вашингтон в конце месяца. О том, что Гордиевский работал на СИС, нас позже информировал и Эймс. Гордиевский раскрыл англичанам подробности многих операции, выдал нескольких наших офицеров-нелегалов, а также сообщил все, что знал об организованной по приказу Андропова операции РЯН, в рамках которой КГБ СССР предписывалось следить за любыми возможными приготовлениями США к внезапному ядерному удару по СССР. Впоследствии англичане помогли ему стать резидентом – после назначения Гордиевского в Лондон МИД Великобритании расчистил ему дорогу, высылая одного за другим его начальников.
Интересно, что СИС отказывалась предоставить ЦРУ информацию о личности Гордиевского. Но в Лэнгли знали, что англичане получают откуда-то информацию о том, что происходит внутри КГБ. Начальник отдела Советского Союза и стран Восточной Европы ЦРУ Бертон Гербер поручил Олдричу Эймсу, бывшему тогда начальником контрразведывательного сектора, выяснить личность британского агента. В марте восемьдесят пятого года, за месяц до того, как он начал сотрудничать с нами, Эймс определил, что агентом является Гордиевский.
Чуть более месяца спустя после отзыва Гордиевского из Лондона, прогремел один из наиболее оглушительных инцидентов в истории КГБ СССР. Заместитель начальника разведки Грушко приказал ослабить наружное наблюдение за предателем, который чувствовал, что кольцо вокруг него сужается. Боясь немедленного ареста, Гордиевский сообщил своим руководителям, что находится в чрезвычайно сложном положении, и попросил об организации побега из СССР. Первая попытка побега была организована резидентурой СИС восемнадцатого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года на Кутузовском проспекте, но провалилась, поскольку Гордиевский опоздал всего на минуту и не смог встретиться с британским разведчиком. Затем Гордиевский самостоятельно добрался до государственной границы с Финляндией, где сотрудники СИС тайно вывезли его из СССР. Гордиевский пересек границу в багажнике автомобиля, завернутый в термоизолирующие одеяла, чтобы пройти через инфракрасные датчики на погранпункте. Эта новость меня шокировала. Я предполагал, что у Грушко была и другая информация помимо моей, говорившая о факте предательства Гордиевского. Однако я и думать не мог, что его отпустят из-под наблюдения после приезда в Москву. Даже если считать, что у органов государственной безопасности не было достаточно улик, изобличающих Гордиевского, было непростительной ошибкой выпустить его из-под наблюдения, чтобы дать ему осуществить побег.
В ПГУ была сделана еще одна чрезвычайно опасная ошибка. До того, как Эймс предоставил данные по Гордиевскому, вся получаемые от него данные анализировались и хранились в соответствующем информационном деле Первого (американского) отдела Управления внешней контрразведки ПГУ, которому подчинялся и я. Когда Эймс сообщил о предательстве Гордиевского, генерал Кирпиченко отдал приказ о передаче документов из дела Эймса из Первого в Пятый отдел Управления внешней контрразведки, занимавшийся вопросами внутренней безопасности ПГУ. Однако вместо того, чтобы передать в Пятый отдел только те документы, что были связаны непосредственно с Гордиевским, Кирпиченко приказал на время передать в распоряжение руководства отдела управления все информационное дело Эймса.
Этот поступок указывал на крайнюю степень непрофессионализма. В крайней тревоге сотрудники американского отдела приняли меры по возвращению информационного дела туда, где оно должно было находиться. После долгих запросов совершенно секретное дело было возвращено в американский отдел, однако некоторые сотрудники Пятого отдела успели с ним ознакомиться. Офицеров, ознакомленных с переданным делом было не так много, однако через некоторое время сотрудники Пятого отдела управления внешней контрразведки ПГУ приняли участие в мероприятиях по аресту тех людей, чьи имена фигурировали в полученных из Первого отдела телеграммах. Теперь некоторые офицеры внешней контрразведки в Центре могли четко определить источник информации путем простого сравнения проведенных арестов с теми сведениями, которые, как они знали, были получены по линии внешней же контрразведки из резидентуры КГБ в Вашингтоне.
В Вашингтоне о целях моей внезапной поездки в Центр никому ничего не было известно. Кое-кто считал, что я ездил на доклад начальнику разведки в связи с делом Эймса. Хотя основной целью моей поездки была передача информации о предательстве Гордиевского, я и Крючков также обсуждали вопросы, касающиеся Эймса и будущего руководства им. Менее чем через месяц после приезда назад в Вашингтон, я встретился с Эймсом в ресторане «Чедвикс», где он передал нам полный список агентов ЦРУ в Советском Союзе.



Говорят, что Эймс был плохим оперативником, но тогда я не
очень понимаю, как ЦРУ назначило, а ФБР согласилось с его назначением в качестве руководителя Аркадия Шевченко – самого высокопоставленного агента ЦРУ в Представительстве СССР при штаб-квартире ООН в Нью-Йорке. Этот факт не вписывается в канву того, что Эймс был посредственным оперативником. Я не считал Эймса чрезвычайно располагающей к общению личностью. Однако ЦРУ, черт возьми, должно смотреть на свою работу намного шире. Нам нужны все люди, какие могут у нас быть. Я много раз видел, как кто-то становится в глазах людей отъявленным мерзавцем, после того, как они узнавали, что он предатель. Однако Аркадий Шевченко был чрезвычайно важным агентом для Соединенных Штатов и для ЦРУ, и за него Эймсу необходимо воздать то ,что он заслуживает.

Джек Плэтт, бывший сотрудник ЦРУ

Когда я уезжал в Москву в мае, в Соединенных Штатах произошло то, что подтолкнуло Эймса к его решению о расширении рамок его сотрудничества с нами. Девятнадцатого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, через четыре дня после нашей первой встречи с Эймсом в посольстве, ФБР арестовало Джона Уокера-младшего в момент, когда он закладывал пакет с секретными документами ВМС США в тайник на обочине дороги в штате Мэрилэнд недалеко от пригородов Вашинтона. В момент ареста Уокер находился под наблюдением десятков сотрудников ФБР и небольшого авианаблюдательного пункта в небе над ним.
Бывший матрос на подводной лодке и специалист по средствам связи, Уокер создал и на протяжении восемнадцати лет возглавлял семейную шпионскую сеть, которая находилась под руководством сотрудников КГБ СССР. Первым руководителем Уокера был Олег Калугин, работавший в Вашингтоне под прикрытием пресс-атташе посольства СССР. В шпионскую сеть Уокера входили его брат Артур, сын Майкл – матрос на авианосце ВМС США «Нимитц» (именно он добыл те документы, что были вложены в пакет у обочины дороги) – а также другой специалист по военно-морской связи и давний друг Уокера Джерри Уитворт. Эта сеть передавала КГБ СССР содержание совершенно секретных телеграмм ВМС США, а также американские военно-морские шифры, которые позволили нам расшифровывать важнейшие сообщения с американских военных кораблей. Сам Уокер передавал также сведения по операциям подводного флота США, американским технологиям снижения шумозаметности подводных лодок, инструкции для личного состава подводных кораблей и ключи к военно-морским шифрам.
Арест группы Уокера явился самым крупным провалом в истории деятельности КГБ в США после скандала с атомным шпионажем Юлиуса и Этели Розенбергов в пятидесятыхх годах. Для американцев арест Уокеров явился началом того, что впоследствии назовут «Годом шпиона». Эймс опасался, что тот, кто указал на Уокера, может указать и на него. ФБР утверждало, что Уокера предала его бывшая жена. Однако еще до того, как Бюро опубликовало эту версию, Эймс подозревал, что Уокера провалил Валерий Мартынов, офицер линии научно-технической разведки в Вашингтоне. Эймс оказался прав: по стечению обстоятельств Мартынов услышал разговор о Уокере в коридорах разведки в Ясенево во время летнего отпуска в Москве и проинформировал о нем своих американских руководителей по приезде в Вашингтон. Наиболее известные публикации о деле Уокеров сильно отличаются от этой версии, следуя рассказу ФБР о том, как Уокера предала его бывшая жена. Хотя возможно, что она и сыграла определенную роль в его провале, главную информацию предоставил именно Мартынов, что подтверждается документами из его судебного процесса.
Эймс характеризовался американской прессой, как алкоголик и посредственный оперативник, который пошел на предательство с целью отыграться за неудачи в личной и профессиональной жизни. Милт Бирден, бывший начальник Эймса в ЦРУ, обобщил мнение бывших коллег о нем, назвав его «мерзким маленьким ублюдком». Другие люди, знавшие Эймса, не согласились бы с ним.
Олдрич Хейзен Эймс родился в сельской местности в штате Висконсин в тысяча девятьсот сорок первом году. Он был сыном офицера ЦРУ из среднего звена, работавшего в Бирме в начале пятидесятых. Бросив Чикагский университет, Эймс-младший сильно пил – после третьего задержания за рулем в пьяном виде у него отобрали водительские права. Тем не менее, Эймс подал заявление о приеме на работу в ЦРУ. После первой командировки в Турцию, он изучал русский язык в Вашингтоне и был отобран начальником сектора Латинской Америки советского отдела ЦРУ для того, чтобы принять участие в работе с молодым офицером КГБ по имени Александр Огородник. ЦРУ завербовало Огородника в Колумбии после того, как узнало о заведенном им романе, и дало ему псевдоним "Тригон"(CKTRIGON). В тысяча десятьсот семьдесят четвертом году Огородник уехал обратно в Москву, где он передал ЦРУ сотни телеграмм и конфиденциальных документов Министерства иностранных дел СССР. «Тригон» был арестован в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году и покончил жизнь самоубийством, проглотив переданную ему сотрудниками ЦРУ ампулу с цианидом, спрятанную в авторучке. Его выдали КГБ чехословацкие нелегалы Карл и Анна Кохер – супружеская пара разведчиков, проживавшая в Вашингтоне.
Разведчики-нелегалы, в отличие от легальных разведчиков, вроде меня и других оперативников, открыто работающих в заграничных резидентурах, являются разведчиками, находящимися в стране пребывания под глубоким прикрытием, часто выступая в роли эмигрантов. Для нелегалов разрабатываются сложные легенды, создаваемые годами. Оставаясь в тени долгие годы и создавая себе репутацию добропорядочных граждан западного общества, нелегалы чаще всего работают в одиночку.
Карл Кохер был переводчиком в отделе Советского Союза и стран Восточной Европы ЦРУ. Он и его супруга были известны в Вашингтоне и Нью-Йорке своим свободным образом жизни и разнузданными вечеринками, в которых порой участвовали и сотрудники ЦРУ. После своего ареста в восемьдесят четвертом году Кохеры были позднее обменены на советского диссидента Анатолия Щаранского.
В тысяча десятьсот семьдесят втором году году Хэвилленд Смит дал Эймсу возможность руководить еще одним агентом. Новым подопечным Эймса под псевдонимом «Пирров»(CKPYRRHIC) стал Сергей Федоренко – молодой сотрудник штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке, эксперт в области управляемых ракет. Смит завербовал Федоренко после того, как тот вошел в контакт с таким же американским экспертом по вооружениям с просьбой свести его с сотрудником ЦРУ. Через некоторое время Федоренко уже активно работал на американцев, передавая информацию по работе резидентуры КГБ в Нью-Йорке и по советскому военно-промышленному комплексу. Федоренко выдал американцам своего коллегу по работе в ООН Вальдика Энгера, как офицера КГБ, который контактировал ним с целью получения информации по американцам, с которыми встречался Федоренко. (Энгер и еще один сотрудник Секретариата ООН Рудольф Черняев были позже арестованы в США за шпионаж).
Со временем Эймс и Федоренко стали друзьями. Несмотря на то, что Эймс однажды уснул в вагоне метро и на некоторое время потерял дипломат с фотографиями документов резидентуры КГБ, которые ему передал Федоренко, он был вскоре в повышением переведен в нью-йоркское отделение ЦРУ. В то время Манхэттен кишел разведчиками. В Организации Объединенных Наций работало примерно семьсот советских граждан, несколько сотен из которых были офицерами КГБ и ГРУ. За предполагаемыми советскими разведчиками наблюдало несколько сотен сотрудников ФБР. Федеральное бюро расследований в некоторых случаях работало в тесном контакте с ЦРУ, которое имело большое региональное отделение в Нью-Йорке.
Вскоре Эймсу передали на связь еще одного важного агента – Аркадия Шевченко, представителя СССР в ООН. Шевченко вошел в контакт с ЦРУ в тысяча девятьсот семьдесят пятом году и просил о предоставлении политического убежища в США, однако сотрудники ЦРУ убедили его остаться в ООН и работать там в качестве агента. Получив псевдоним «Динамит»(CKDYNAMITE), Шевченко передавал американцам сведения об обсуждениях внутри советского Политбюро позиции по отношению к Вашингтону и другую совершенно секретную информацию. При помощи Эймса в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году Шевченко наконец получил политическое убежище в США.
После того, как Эймс был переведен в Нью-Йорк, Джек Плэтт должен передать ему на связь еще одного агента. Эймс встретился с Плэттом в известном устричном баре Грэнд Сентрал Стейшн для обсуждения деталей руководства агентом. Не будучи в хороших отношениях с Эймсом и считая его грубым в общении, Плэтт считал, что беседа пойдет неудачно. Это часто случалось и ранее, когда новый оперативник был ему до этого незнаком. Эта же беседа прошла вполне удачно, что явилось для Плэтта приятным сюрпризом. Эймс принял все советы Плэтта по работе с новым агентом, чем показал, что хорошо разбирается в специфике работы.
После работы в Нью-Йорке Эймс был направлен в Мехико и вернулся в Вашингтон в восемьдесят третьем году в качестве начальника контрразведывательного сектора советского отдела ЦРУ. Новое назначение открыло для него доступ к наиболее важным агентурным делам по Советскому Союзу. Тем не менее, все последующие повышения проходили стороной, несмотря на тех важных агентов, которых он вел, еще будучи в Нью-Йорке. Ему не везло с новыми вербовками, к тому же он вел себя неосмотрительно. Он много пил, и коллеги часто жаловались на его небрежный внешний вид и недостаток личной гигиены.
У Эймса также были финансовые проблемы. У него накопилось долгов на сорок тысяч долларов, а его жена Нэн подала на развод. Сам Эймс влюбился в молодую колумбийку по имени Мариа дель Росарио Касас Дюпюи, обычно представлявшуюся просто Росарио. Они встретились во время работы Эймса в Мехико, где она работала атташе по культуре в посольстве Колумбии. Они поженились в августе тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.
В какой-то момент Эймсу пришла в голову идея, что он может разрешить свои финансовые проблемы через продажу известных ему секретных сведений. Он знал, что ЦРУ получило сведения от советского источника о нескольких подставах КГБ, которые вошли в контакт с сотрудниками ЦРУ в Вашингтоне и сделали фальшивые предложения о сотрудничестве. Думая о том, как войти в контакт с сотрудниками КГБ, Эймс натолкнулся на мысль о выдаче им их же подстав. Таким образом, он мог бы потребовать от сотрудников КГБ оплаты своей информации, не нанеся существенного вреда ЦРУ и настоящим агентам. Те пятьдесят тысяч долларов, о которых шла речь в его первом письме, могли бы разрешить его наиболее неотложные финансовые затруднения. Через некоторое время он начнет получать суммы, которые помогут ему значительно улучшить его весьма скромный образ жизни.
Участники совместной операции ЦРУ и ФБР по поиску советского агента в американских спецслужбах позднее утверждали, что Эймс выдал себя, широко тратя деньги, полученные от сотрудников КГБ и не сумев скрыть новый источник дохода. Но эта популярная версия о том, что Эймс навел на себя подозрения своим неожиданным богатством, не вполне правильна. Эймс проявил гораздо больше хитрости, нежели говорили в официальной прессе.
В восемьдесят пятом году его мучили и другие проблемы. Об одной он упомянул на встрече в посольстве и позднее в «Чедвиксе». Он был выведен из себя паранойей бывшего начальника контрразведки ЦРУ Джеймса Энглтона, который, как считал Эймс, совершил предательство по отношению к своей организации, выдав КГБ тех сотрудничавших с ЦРУ советских граждан, которые, как считал Энглтон, были двойными агентами. Среди них были агенты «Цилиндр» (CKTOPHAT) и «Федора»(CKFEDORA), информация о которых просочилась в печать в 1978 году. Эймс также критиковал ЦРУ за их попытки манипулировать Конгрессом и обществом. Для того, чтобы придать себе большее значение и получить большее финансирование из бюджета, ЦРУ сознательно преувеличивало советскую угрозу США. Эймс был разгневан тем, что не мог повлиять на этот процесс.
Вскоре после ухода Юрченко обратно в СССР Плэтт наткнулся на Эймса в коридорах Лэнгли. Плэтт упомянул какие-то новости о Юрченко, которые он получил от сотрудника, видевшего Юрченко в Москве. Эймсу ничего не составляло передать эту информацию нам, однако он даже не поинтересовался именем коллеги, работавшего в Москве. Плэтт наверняка бы дал ответ на этот вполне уместный вопрос. Однако Эймс просто не проявил интереса к таким мелочам – или же был настолько осторожен, что предпочел не выказать малейшего любопытства, которое могло бы его выдать.

***

На протяжении восемьдесят пятого года Эймс встречался с Чувахиным примерно один раз в месяц. В мае восемьдесят пятого он передал нам идентификационный номер, который ФБР присвоило одному из своих агентов внутри резидентуры – 1285. По словам Эймса Бюро использовало этого агента для передачи нам дезинформации.
Эта информация вывела нас на сотрудника линии Х резидентуры Валерия Мартынова. Эймс также выдал и бывшего сотрудника резидентуры Сергея Моторина, который представлял меньшую угрозу, так как уже успел уехать обратно в Москву. То, что Эймс выдал нам этих двух американских агентов, позволило ему укрепить свои собственные позиции в наших глазах. Несмотря на то, что сужение ЦРУ доступа к информации о том, что происходит внутри резидентуры советской разведки, было делом его собственной безопасности, Эймс стал гораздо более охотно делиться с нами информацией лишь после того, как ему стало ясно, что мы тоже заботимся о его безопасности. Арест Джона Уокера привел Эймса к выводу о необходимости обезопасить себя, выдав нам всех наиболее важных агентов ЦРУ. Чувствуя неуверенность Эймса в собственной безопасности, я старался играть на ней во время наших встреч.
Одной из головных болей было беспокойство, связанное с прохождением регулярных проверок на детекторе лжи, которым подвергались все сотрудники ЦРУ. После того, как мы обучили его, как возможно проходить подобные проверки, его уверенность в наших возможностях по обеспечению его безопасности серьезно возросла. В качестве одной из частей подобной подготовки мы составили для Эймса список на четырех листах из возможных задаваемых ему вопросов и рекомендованных нами ответов на них. Эти рекомендации были составлены в отделении специальной поликлиники КГБ в Москве, которое было организовано после того, как офицеры и агенты КГБ в США стали испытывать затруднения при прохождении американских психологических тестов. Несмотря на то, что советские и американские технологии тестировании были близки, сами методы сильно различались, например, в СССР во время тестирования присутствовал лишь врач, проводящий тестирование, а остальные лица должны были слушать ответы тестируемого из соседней комнаты. В США же в комнате для тестов часто находились посторонние – возможно, для того, чтобы создать дополнительное психологическое давление на тестируемого и помешать ему влиять на результаты тестирования.
Детектор лжи фиксирует несколько показателей, в том числе частоту дыхания и сердцебиения, влаго- и потоотделение, громкость и тон речи, возможные телодвижения тестируемого. Рекомендации специалистов нашей лаборатории включали в себя советы, как возможно контролировать свои физические реакции при ответах на вопросы. Реакцию тестируемого также улучшали комплексы таких упражнений, как йога. Также при тестировании помочь обмануть аппарат могло принятие успокаивающих медикаментов, а также тактика уклонения от ответов на прямые вопросы.
Но все это были лишь общие рекомендации. Наибольшее волнение Эймса вызывали стандартные вопросы, задаваемые сотрудникам в ходе тестов, такие как: «Встречались ли вы в последнее время с офицером КГБ?». Если тестируемый не может быть подготовлен к неправдивому ответу психологически, необходимо создать легенду для его возможного колебания или уклончивого ответа на поставленный вопрос. Именно поэтому я и трое других сотрудников резидентуры встречались с Эймсом в мае восемьдесят пятого в одном из вашингтонских кафетериев. Наша встреча стопроцентно была зафиксирована службой наружнего наблюдения ФБР. Хотя Эймс был осведомлен, что на встречу придет кроме Чувахина и другой человек, он подыграл мне, изобразив удивление, когда я приблизился к столику. Чувахин представил нас друг другу Мы обменялись визитками и продолжили беседу в течение примерно десяти минут. Затем я покинул ресторан, а Чувахин и Эймс переместились за другой столик для продолжения встречи. Теперь агент мог при соответствующем вопросе вполне искренне ответить, что он недавно встречался с сотрудником КГБ. Эймс проходил проверку на детекторе лжи весной восемьдесят шестого года перед командировкой в римскую резидентуру. Используя наши советы, переданные во время наших встреч, он прошел все предложенные ему тесты.
Работать с Эймсом оказалось достаточно просто. Мы разработали систему тайниковой связи и безличной сигнализации для передачи предупреждений и назначения очередных личных встреч. Несмотря на это, в первый год работы с Эймсом мы не пользовались для передачи информации подобными обычными для нашей работы процедурами. У нас в руках уже был идеальный канал связи – Чувахин, который мог встречаться с американцем абсолютно официально. Во время встреч они обсуждали совершенно безобидные темы – вопросы разоружения двух сверхдержав, выборов в Конгресс, последние новости и прочую «чепуху». Во время встречи Эймс передавал Чувахину пакет с официальными коммюнике, внутрь которого он вкладывал секретные документы для резидентуры. Чувахин же передавал ему на вид не менее безобидный конверт с документами, в который были запакованы пачки стодолларовых купюр. Уже после первой выплаты в пятьдесят тысяч долларов, Чувахин несколько раз регулярно передавал Эймсу от двадцати до пятидесяти тысяч долларов за встречу. Также мы сообщили Эймсу, что два миллиона долларов были помещены для него на счет в одном из банков в СССР.
Не имея представления, что он служит для резидентуры КГБ каналом связи с ее агентом, Чувахин считал, что работает в качестве канала прямой связи между Москвой и Вашингтоном. Настоящая роль Чувахина в этом деле вышла на свет только в девяносто четвертом году, когда в США был арестован Эймс. Иронией судьбы явилось то, что постперестроечное российское руководство не оценило той услуги, которую оказал своей Родине Чувахин. Андрей Козырев, министр иностранных дел в раннем правительстве Ельцина, подписал приказ об увольнении Чувахина из Министерства иностранных дел России. Чувахин, не представлявший, какую роль он играл в деле Эймса, был вне себя от гнева и позже открыто обвинил меня в том, что я использовал его в своих интересах и отказался видеться и разговаривать со мной в будущем под каким бы то ни было предлогом

4.

Список агентов ЦРУ из числа граждан СССР, который передал нам Эймс тринадцатого июля восемьдесят пятого года на встрече в «Чедвиксе» вверг меня в тяжелое состояние духа. Начальник ПГУ Крючков должен был быть также крайне шокирован, но постарался скрыть свою истинную реакцию на происшедшее. Такое массовое проникновение американских агентов внутрь советской разведки крайне плохо отразилось бы на его репутации ее руководителя. Бегство заместителя начальника Первого отдела ПГУ полковника Юрченко лишь усугубило бедствие, нависшее над начальником разведки, и грозило ему уведомлением в служебном несоответствии.
Крючков сумел скрыть от руководства в Политбюро и ЦК КПСС тот факт, что одиннадцать американских агентов из числа офицеров КГБ СССР, некоторые другие агенты ЦРУ из числа граждан СССР, а также одиннадцать сложных операций технической разведки, проводимые ЦРУ на территории СССР, были выявлены в результате инициативного прихода сотрудника ЦРУ в вашингтонскую резидентуру КГБ. Крючков сумел собрать все лавры от дела Эймса, представив его руководству так, что поимка американских агентов явилась прямым результатом активной работы внешней контрразведки КГБ под его, Крючкова, непосредственным руководством.
Чтобы придать своему докладу достоверность, начальник ПГУ был вынужден как можно быстрее произвести аресты как можно большего числа действующих предателей из числа собственных офицеров. В своей политической игре он держал в неведении относительно источника информации о предателях даже руководство Второго главного управления КГБ СССР – контрразведки – и, в том числе и генерал-майора Красильникова – начальника Первого (американского) отдела ВГУ. План Крючкова сработал, вскоре после этой операции он был назначен Председателем КГБ СССР и введен в Политбюро ЦК КПСС для того, чтобы позднее принять участие в августовском путче. Все это время он хорошо помнил, что я был одним из тех немногих, кто точно знал, как он попал в кресло Председателя.
Среди американских агентов, арестованных в восемьдесят пятом году, был и майор КГБ СССР Сергей Моторин, один из двух агентов ЦРУ в резидентуре КГБ в Вашингтоне, выданных Эймсом. Сын крупного партийного деятеля, Моторин был импозантным молодым человеком, гулякой и любителем женщин. Во время работы в резидентуре он не получил на связь ни одного агента и не знал практически никаких секретов. В один из дней тысяча девятьсот восьмидесятого года, наружное наблюдение ФБР проследило, как Моторин ездил в магазин бытовой электроники в местечке Чеви-Чейз штата Мэриленд неподалеку от Вашингтона, где попытался купить в рассрочку дорогой цветной телевизор и самую новую стереоакустическую систему. Владелец магазина отказал ему в покупке из-за его статуса дипломата. Однако после того, как Моторин уехал, сотрудники ФБР убедили владельца магазина организовать дипломату ловушку, предложив ему оплатить часть покупки несколькими ящиками водки, которые он мог бы купить со скидкой в магазине посольства. Когда Моторин приехал в магазин в очередной раз уже с ящиками водки, наружное наблюдение ФБР зафиксировало факт покупки на скрытую в магазине видеокамеру. Когда сотрудники ФБР предъявили Моторину доказательства его незаконной сделки, он оказался перед возможностью увольнения из КГБ или еще хуже – обвинения в спекуляции. Завербовав Моторина при помощи шантажа, ФБР присвоило ему псевдоним «Зажим»(GTGAUZE).
То, что Моторин не оказался способен признаться руководству резидентуры в своей вербовке, имело самые трагические последствия. ФБР начало передавать Моторину дезинформацию и пересылать ее при помощи резидентуры в Центр. Работа ФБР с Моториным продолжалась до восемьдесят четвертого года, когда он вернулся в Москву и был направлен на работу в одно из подразделений Службы А («Активные мероприятия») ПГУ КГБ, которая занималась вопросами дезинформации. После его ареста для того, чтобы успокоить американцев, Моторину было предложено позвонить одной из женщин, с которой у него были интимные отношения в Вашингтоне, и сообщить, что у него все в порядке. Этот план отвел подозрения американцев от Моторина, которые, вне всякого сомнения, были обеспокоены его исчезновением в Москве. Подобную попытку сбить американские спецслужбы со следа агента мы старались предпринять каждый раз при аресте очередного предателя.
Полковник КГБ СССР Леонид Полищук, еще один агент ЦРУ, выданный Эймсом, попался на удочку довольно хитроумной операции, проведенной органами Второго главного управления КГБ СССР. Когда он работал в столице Непала Катманду в семьдесят четвертом году, Полищук проиграл в одном из местных казино все выданные ему резидентурой оперативные средства. Вовремя появившиеся сотрудники ЦРУ предложили Полищуку возможность покрыть недостачу в кассе до того, как о растрате оперативных средств станет известно руководству резидентуры. Полищук принял предложение американцев и позже согласился на сотрудничество с ЦРУ. Перед окончанием командировки Полищука в Непал, ЦРУ проинструктировало его об условиях работы с ним в Москве и выдало ему необходимое оборудование. Полищуку был присвоен псевдоним «Взвешивание». Однако после его отъезда в Москву он выпал из поля зрения сотрудников ЦРУ до февраля восемьдесят пятого года, когда он был направлен в столицу Нигерии Лагос сотрудником линии внешней контрразведки. Сотрудники ЦРУ опять вошли в контакт с Полищуком, и он продолжил работать на американцев, пока не был выдан Эймсом.
Полищук уже довольно давно хотел купить в Москве кооперативную квартиру в районе недалеко от своих родителей, и Второй главк КГБ принял меры для того, чтобы объявление о продаже такой квартиры появились в московских газетах. Резидентура ЦРУ в Москве заложила двадцать тысяч рублей, необходимые для первоначального взноса в тайник в виде камня, положенного в районе платформы «Северянин» серпуховской железной дороги. Полищук был арестован сразу по прилете в Москву. В то же время в КГБ циркулировал слух, достигший и сотрудников ЦРУ и ФБР, в котором утверждалось, что сотрудники Второго Главного управления КГБ (контрразведка) вместе с сотрудниками Седьмого управления (наружное наблюдение) нашли тайник с интересным содержимым в ходе рутинной операции по наблюдению за одним из сотрудников ЦРУ в Москве. Сотрудники КГБ проследили за закладкой американцем тайника в виде полого камня и, естественно, оставили засаду на месте закладки. Пришедшим за содержимым тайника, якобы, и был Леонид Полищук. Для большей красочности сотрудники КГБ впоследствии утверждали, что пытавшийся изъять тайник Полищук находился в состоянии алкогольного опьянения. Информация об обстоятельствах ареста Полищука дошла до сотрудников ФБР через Валерия Мартынова, который утверждал, что услышал эту историю из уст только что возвратившегося из отпуска резидента КГБ Андросова.
Органам КГБ не удалось арестовать всех агентов из списка Эймса. Полковник ГРУ Генштаба Сергей Бохан работал на американцев десять лет, в течение которых проинформировал ЦРУ о двух попытках продажи американских военных технологий в СССР. Во время работы в Греции в семидесятые годы Бохан (получивший в ЦРУ псевдоним «Вспышка»(GTBLIZZARD)) выдал американцам сотрудника ЦРУ Уильяма Кэмпайлза, который инициативно пришел в советское посольство с целью продажи секретной инструкции по применению одного из разведывательных спутников США. В 1984 году Бохан проинформировал ЦРУ о том, что агент из числа греческих граждан передал ГРУ документацию по переносному зенитно-ракетному комплексу «Стингер».
По информации еще от одного источника (о котором пойдет речь ниже) Бохан уже входил в круг подозреваемых в шпионаже в тот момент, когда Эймс предоставил нам точную информацию о его предательстве. Двадцать первого мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года ГРУ отозвало своего сотрудника в Москву под предлогом того, что у его восемнадцатилетнего сына возникли проблемы с учебой в Киевском военном училище. Не попавшись на эту уловку, Бохан бежал в США при помощи сотрудников ЦРУ.
Другим повезло не так сильно, в том числе Владимиру Пигузову, который был завербован американцами в семидесятые годы во время командировки в Индонезию под псевдонимом «Бегун»(GTJOGGER), а также Владимиру Поташову (псевдоним «Медиан»(GTMEDIAN))- офицеру КГБ, работавшему в Москве под крышей престижного Института США и Канады. Поташов начал работать на американцев после контакта с министром обороны США Гарольдом Брауном во время визита того в Москву. Поташов был арестован и приговорен к высшей мере наказания, как и другие девять американских агентов, выданных Эймсом. Полковник Пигузов позже вышел на свободу уже по ельцинской амнистии.

5.
Эймс показал нам, насколько советские агенты проникли внутрь американской системы. Обычно в ЦРУ, АНБ или ФБР редко бывает по двадцать советских агентов. Максимум один или два. В КГБ иностранной агентуры было больше, потому что система была коррумпирована. КГБ СССР имел неплохую разведку, но был пронизан коррупцией. И слава Богу. Иначе бы они съели бы нас со всеми потрохами при той информации, которую им удавалось получать. В США советская агентура проникала в достаточно широкие сферы, но не столь глубоко. Утечка информации шла во многих учреждениях, однако столь серьезного ущерба не было.

Если считать, что информация Эймса об американских агентах внутри органов госбезопасности СССР вызвала серьезное замешательство, то данные о проводимых американцами на советской территории операциях технической разведки выглядели просто шокирующе. К тысяча девятьсот восемьдесят пятому году ЦРУ США проводило на территории СССР несколько чрезвычайно сложных технических разведывательных операций с использованием самого современного электронного оборудования. Одна из этих операций началась еще в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, когда при расшифровке фотоснимков советской территории, сделанных с разведывательного спутника, американцы натолкнулись на визуальные признаки подземного строительства, ведущегося под Москвой в районе Ясенево. Эксперты ЦРУ проанализировали все версии, оставив одну, оказавшуюся впоследствии верной: это было строительство линии закрытой связи с ядерным центром АН СССР в Красной Пахре (теперь г. Троицк). ЦРУ на протяжении многих лет безуспешно пыталось проникнуть внутрь этого научного института.
Проведя совещание с Агентством Национальной Безопасности США, ЦРУ начало разрабатывать варианты возможностей подключения к кабелю закрытой связи и в конце концов разработало проект, сходный по основным признакам с операцией «Колокола, увитые плющом»(IVY BELLS). В ЦРУ данная операция получила название «Тав»(TAW) – от названия двадцать третьей буквы иврита. Разработанный план предполагал подключение подслушивающих устройств к кабелям закрытой связи еще на стадии строительства. Однако, в отличие от операции «Колокола, увитые плющом» (IVY BELLS), можно было предполагать, что свободный доступ к уже построенному узлу связи будет невозможен. Доступ обслуживающего персонала к узлам производился через защищенные бетонные колодцы со стальными дверями, а сама линия находилась под охраной сотрудников Шестнадцатого (правительственная связь) управления КГБ СССР и была оборудована системами тревожной сигнализации.
Специалистами ЦРУ был разработан план подключения к линии связи через специальные провода, выводимые к замаскированному неподалеку от узла записывающему устройству. Построив в натуре макет местности, где проводилось строительство узла, ЦРУ подготовило своих сотрудников для действий по установке устройств и выемки магнитных пленок с записями и в конце концов успешно провело операцию по подключению к строящимся в Подмосковье линиям связи. Сотрудники ЦРУ в течение пяти лет по специальному графику посещали район установки устройства для замены записанных пленок.
Также (хотя на первый взгляд это казалось невероятным) ЦРУ удалось разместить несколько замаскированных под пни и ветки деревьев устройств электронной разведки неподалеку от важных советских научных центров. «Ветки» передавали снимаемую информацию в Лэнгли через сигналы спутника.
Также своим размахом поразила нас операция под кодовым наименованием «Поглощение»(GTABSORB), о которой нам также рассказал Эймс. К началу восьмидесятых годов американцы установили местонахождение всех наших пусковых установок баллистических ядерных ракет наземного базирования. Однако в чем они не были уверены (особенно после создания Советским Союзом боеголовок с раздельными боевыми частями индивидуального наведения), это в мощности каждой единицы нашего ядерного оружия, особенно если учесть, что каждая ракета могла нести до десяти ядерных боеголовок.
В то время, как США в пятидесятые годы занимались усиленным строительством автострад (хайвеев) для расширения возможности транспортной сети страны, СССР с той же целью активно расширял сеть своих железных дорог. Специалистам ЦРУ было известно, что большинство советских баллистических ракет изготавливаются на предприятиях в европейской части страны и затем перевозятся на поездах Транссибирской магистрали для установки в пусковые шахты в Сибири и на Дальнем Востоке, где в них вводятся координаты целей на территории США.В ЦРУ был разработан сложный план по секретному провозу счетчиков уровня радиации по территории СССР в вагоне транзитного поезда. Находясь в составе, идущем транзитом по территории СССР по Транссибирской магистрали, счетчики улавливали радиационное излучение от проходящих рядом составов с транспортируемыми ракетами, а сложное оборудование подсчитывало количество перевозимых боеголовок по уровню излучаемой ими радиации. К тысяча девятьсот восемьдесят третьему году на этот проект ЦРУ уже израсходовало почти пятьдесят миллионов долларов. При первой попытке провоза аппаратуры, специалисты ЦРУ замаскировали миниатюрные высокочувствительные фотокамеры в стенах вагона-контейнера, зафрахтованного японской компанией для пересылки из Владивостока адресату в странах Восточной Европы. По пути камеры делали снимки проходящих по пути составов, во многих из которых перевозилось оборудование для предприятий оборонного комплекса.
ЦРУ подготовило к отправке на территорию СССР и детекторы радиации – высокотехнологичные радиационные счетчики с вычислительным оборудованием. Контейнер с оборудованием, замаскированным внутри изделий керамики был отправлен в Японию для последующей пересылки адресату в Гамбурге (в КГБ СССР оперативное дело по операции «Поглощение»(GTABSORB) получило условное обозначение «Фарфор»).
К моменту проведения операции «Поглощение» (GTABSORB) она уже была выдана КГБ СССР Эймсом. Несмотря на то, что Эймс не смог проинформировать нас о точном пути транспортировки замаскированной аппаратуры, в то время, как контейнер с ней прибыл в феврале восемьдесят шестого года в дальневосточный порт Находку, генерал Красильников из Второго главного управления уже приказал принять меры по выявлению подозрительных грузов во всех советских портах и на железнодорожных узлах. Контейнер с оборудованием ЦРУ предполагался к отправке в Ленинград через всю территорию Советского Союза: с Дальнего Востока в европейскую часть страны. Однако сотрудники КГБ перехватили контейнер до его выхода из Находки. После вскрытия контейнера в нем были обнаружены скрытые фотокамеры, чувствительные датчики и электронно-вычислительное оборудование. Вся аппаратура предназначалась для измерения уровня радиации в окружающей среде, определения географического положения контейнера и привязки к фотографиям окружающей местности, делаемых автоматическими камерами в вентиляционных отверстиях контейнера. В контейнер было, в том числе, вмонтировано и оборудование радиотехнической разведки, чьей задачей было сбор радиометрических данных работающих систем ПВО страны. Проведенная операция поражала как размахом и сложностью, так и смелостью американцев, приведших проект в действие.
Начальник американского отдела Второго главного управления генерал Красильников хотел предать проект огласке и использовать успех органов госбезопасности в пропагандистской войне с США. Недавно мы с наибольшей отдачей воспользовались возвращением в СССР полковника ПГУ КГБ Юрченко, и успех в раскрытии операции «Поглощение» (GTABSORB) еще более поднимал наши ставки. Однако руководство Комитета Госбезопасности скрыло свой успех для обеспечения безопасности Олдрича Эймса, который дал нам возможность превратить в пыль миллионные вложения в проект и занявшие много лет усилия специалистов ЦРУ по разработке этой операции.

6.
В Год шпиона на Западе продолжались события, связанные с потерей ими своих агентурных позиций. Летом восемьдесят пятого года небольшая группа сотрудников ЦРУ практически пришла к выводу, что в самом Управлении где-то идет серьезная утечка информации. Эту группу возглавил Пол Редмонд, независимый в суждениях и прямой в высказываниях сотрудник, в прошлом выпускник Гарварда, который ведал в отделе Советского Союза и стран Восточной Европы секретными акциями.
Сначала казалось, что объяснение потерям в советской агентуре дал перешедший к американцам ранее в августе полковник Юрченко – причиной всех бед был Эдвард Ли Говард. Сотруднику советского отдела Милту Бирдену было нелегко предугадать реакцию директора ЦРУ Уильяма Кейси. На совещании у Кейси в первых числах августа восемьдесят пятого года Бирден отметил, что ЦРУ обошлось с Говардом несправедливо.
- Возможно, именно это мы и заслужили, - сказал Бирден в ходе совещания,- После того, как мы уволили Говарда, он жил мыслями о мести.
- Как мы можем заслужить ТАКОЕ? - резко отреагировал начальник советского отдела ЦРУ Бертон Гербер, чрезвычайно отрицательно воспринимавший близкие отношения Бирдена с директором. Бирдена многие сотрудники рассматривали, как недисциплинированного ковбоя. Гербера же считали трудоголиком с бюрократическими склонностями, - Как можем мы заслужить предательство?!
Директор, казалось, сделал какие-то выводы из предательства Говарда, сказав в своей загадочной манере:
- Все проходит. Пройдет и это.
Тем не менее, уже через месяц в сентябре после совещания, в сентябре того же года Редмонд с группой сотрудников начал подозревать, что у КГБ был еще один источник внутри ЦРУ. Органы госбезопасности в СССР начали аресты и тех агентов, о которых Говард просто не мог знать. Все происходило слишком быстро, чтобы ЦРУ могло реагировать. Сотрудники советского отдела старались просто успеть за ходом событий, не говоря уже о том, чтобы предпринимать какие-то меры по предотвращению ущерба от потери агентуры.
В октябре восемьдесят пятого года на очередную встречу не вышел агент «Миллион»(GTMILLION). Агентом под этим кодовым обозначением был подполковник резидентуры ГРУ Генштаба в Португалии Геннадий Сметанин. Присвоенный псевдоним чаще всего несет какую-то конкретную смысловую нагрузку – в случае Сметанина, он вошел в контакт c военным атташе посольства США в Лиссабоне в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, потребовав за свои услуги миллион долларов. Он утверждал, что растратил оперативных средств именно на такую сумму и должен был вернуть ее в кассу резидентуры. Тест на детекторе лжи показал, что Сметанин лгал в версии с оперативными средствами, однако он сознался во лжи и, тем не менее, согласился работать на ЦРУ.
Сметанин явил собой пример профессиональной работы с агентурой. Не занимая высокой должности в ГРУ, на момент вербовки он не имел доступа к исключительно важной информации и скорее всего, не передавал ЦРУ сведений чрезвычайной важности о советской военной разведке. Но в ЦРУ надеялись, что Сметанин сможет стать ценным источником в результате дальнейшего повышения по службе и получения доступа к особо секретным данным. Поэтому (а также, скорее всего, потому, что со Сметаниным работал весьма опытный оперативник) ЦРУ прежде всего разработало чрезвычайно надежную систему связи с ним. Американцы достаточно изучили отрицательный опыт руководства Олегом Пеньковским, в результате чего встречи со Сметаниным всегда происходили на заранее подготовленных конспиративных квартирах, надежно проверенных на отсутствие средств подслушивания. Также в случае Сметанина американцы всегда имели несколько надежных запасных мест для регулярных встреч. Сметанину и его жене Светлане, которая также помогала мужу в его работе на ЦРУ, были выданы американские паспорта на вымышленные имена и средства для изменения внешности на случай, если им придется бежать.
Однако даже самый опытный оперативник не способен защитить находящегося у него на связи агента от предательства. В августе восемьдесят пятого года ГРУ отозвало Сметанина в Москву, предложив ему уехать в отпуск ранее намечавшегося срока. Последовав предложению начальства, Сметанин вместе с женой был арестован на Белорусском вокзале в Москве сразу после того, как сошел с поезда.
Эймс также передал нам данные о личности так называемого «сердитого полковника», о котором нас информировал и Эдвард Ли Говард. Американским агентом был Владимир Васильев – полковник ГРУ Генштаба, работавший в Будапеште и там же завербованный американцами под псевдонимом «Аккорд»(GTACCORD). Полковник Васильев также был арестован органами государственной безопасности.
В ноябре восемьдесят пятого была утрачена связь с очередным агентом – подполковником КГБ СССР Геннадием Варенником, работавшим в Бонне под прикрытием корреспондента ТАСС. За несколько месяцев до этого, в апреле, он вышел на контакт с американскими разведчиками в Вене, ссылаясь на финансовые затруднения. После вербовки ему был присвоен псевдоним «Фитнесс»(GTFITNESS). По словам сотрудников ЦРУ, Варенник предупредил американцев о том, что в КГБ разрабатывался план подрыва отношений между США и ФРГ путем совершения террористического акта против американских военнослужащих, расположенных в Западной Германии. Ответственность за эти действия предполагалось возложить на западногерманские террористические группировки, такие как Баадер-Мейнхоф и западногерманскую РАФ – группировку «Фракция Красной Армии».
Как было отмечено, сам президент Рейган и члены его администрации проявили большой интерес к информации о разработках внутри КГБ террористических и диверсионных актов. Милт Бирден пишет, что «…директор Кейси принимал на веру все самые страшные истории о планируемых советских кознях. Спорить же с директором означало конец карьеры для оперативного сотрудника».
Если даже вопросы возможности проведения в Бонне и Западной Германии диверсионных акций и обсуждались на совещаниях руководства Представительства КГБ СССР при МГБ ГДР в Карлсхорсте, то подобное предложение могло исходить никак не от старших офицеров или руководства Представительства, а куда более реальнее – от сотрудника среднего звена, такого, как сам Варенник. Младшие сотрудники в своих карьерных устремлениях часто предлагали на рассмотрение руководства грандиозно спланированные оперативные мероприятия просто для того, чтобы быть, наконец, замеченными начальством – я в свое время сам частенько прибегал к подобной бюрократической уловке. Однако руководство органов государственной безопасности в восьмидесятые годы считало диверсионные и террористические акции неприемлемыми, и, несмотря на то, что органы советской разведки оказывали поддержку различным национально-освободительным движениям и некоторым группировкам, борющимся за независимость и применявшим в том числе и террористические методы, само ПГУ к диверсионным акциям в своей практике не прибегало.
Несколько другим вопросом в данном случае была мобилизация органов госбезопасности в «особый период» - при начале войны. В данной ситуации в КГБ СССР были действительно разработаны планы диверсионных акций в западных странах, активизации агентуры и прочие оперативные мероприятия на «особый период». Для этого в органах госбезопасности готовились к боевой работе специальные диверсионные группы, а также проводились закладки оружия и боеприпасов в тайниках на территории предполагаемого противника. Руководство КГБ на ежегодных совещаниях неизменно затрагивало вопрос мобилизационных планов и контролировало ход подготовки. Однако не подлежит сомнению, что руководство советской разведки резко отвергало любое предложение о проведении диверсионных и террористических акций на Западе в мирный период. Даже если бы подобные мероприятия и планировались, то вся подготовка хранилась бы в строжайшей тайне, и необходимые меры принимались бы в Москве, а никак не в Берлине. Не имеющие же непосредственного отношения к делу оперативные сотрудники среднего звена, как Варенник не имели бы ни малейшего представления о ходе подготовки подобных операций.
Эймс не дал нам конкретной информации по Вареннику, что заставило нас провести свое собственное крупное расследование, что, в случае получения какой-либо информации от Эймса было вполне обыденной практикой. Он часто предоставлял нам лишь косвенные данные, лишь подтверждая то, что мы и так знали, или же наоборот – давая нам новые нити для поиска предателей. Варенник был арестован после длительного дознания. Через короткое время руководство разведки отозвало из Бонна его жену и детей, сообщив им, что Варенник поскользнулся в Москве на льду и получил травму.
Эймс также выдал майора Сергея Воронцова – сотрудника УКГБ по Москве и Московской области. Грубоватый в поведении, хваткий оперативник московского управления вышел на контакт с сотрудниками ЦРУ в Москве в феврале восемьдесят четвертого года, бросив написанное им письмо в окно одной из машин посольства США. Получивший при вербовке псевдоним «Клобук»(GTCOWL), Воронцов рассказал американцам о технике, применяемой органами КГБ СССР при слежке за гражданами США в Москве, в том числе об использовании разработанного уже достаточно давно химического вещества для технической слежки за американцами. В ЦРУ это вещество получило название «шпионской пыли».
Это химическое вещество содержало так называемый нитрофенил-пентадиен, и для слежки использовалось крайне небольшое его количество. Сотрудники КГБ помещали небольшое количество этого препарата там, где сотрудник ЦРУ мог войти в ним в контакт. После этого следы препарата оставались везде, где появлялся американец. Если органам госбезопасности необходимо было выяснить факт встречи сотрудника КГБ с офицером ЦРУ, то препарат мог быть помещен на сиденье автомашины сотрудника, и если следы вещества позже появлялись в тех местах, где бывал кто-то из офицеров ЦРУ, то факт встречи можно было считать доказанным. Резидентура ЦРУ в Москве долгое время подозревала об использовании этого вещества, после того, как его следы были найдены на одном из ее сотрудников. Однако американцы не были уверены в существовании подобной техники до того, как Воронцов не предоставил им образец вещества. После своего бегства в августе восемьдесят пятого года Юрченко также подтвердил факт использования химического препарата при слежке за сотрудниками ЦРУ. За некоторое время до этого в апреле ЦРУ решило проинформировать сотрудников посольства США в Москве о существовании этого препарата. Пресса подняла шум, поскольку американцы опасались, что нитрофенил-пентадиен мог быть потенциально канцерогенным веществом – что являлось правдой.
Воронцов также сообщил американцам об отце Романе Потемкине – сотруднике КГБ, работавшем под прикрытием православного священника (в советское время большая часть церковной иерархии в той или иной форме поддерживала контакты с органами госбезопасности). Под видом скрытого противника советского режима из-за его подавление свободы религии, отец Роман постарался войти в доверие к московскому корреспонденту американского журнала «Ю-Эс Ньюз энд Уорлд Репорт» Николасу Данилову. Когда Данилов показал сотрудникам ЦРУ в Москве письмо, содержавшее данные по секретным технологиям, они позже предприняли попытки войти в контакт с Потемкиным, ошибочно полагая, что письмо написал именно он. Из попытки ничего не вышло, однако сам Данилов оказался позже в центре международного скандала. После того, как подставной источник передал ему фотографии, сделанные советскими солдатами в Афганистане, Данилов был задержан и приговорен к тюремному заключению. Это был ответ советского правительства на арест Федеральным Бюро Расследований по обвинению в шпионаже советского физика, работавшего при Организации Объединенных Наций.
Госсекретарь США Джордж Шульц встретился с министром иностранных дел СССР Шеварнадзе по вопросу задержания американского гражданина Данилова. Начальник отдела Советского Союза и стран Восточной Европы ЦРУ Бертон Гербер, вылетев в Вену также обсудил вопрос ареста Данилова на конспиративной встрече с начальником управления внешней контрразведки ПГУ Анатолием Киреевым. Вскоре Данилов был выпущен из тюрьмы.
После выдачи его Эймсом Воронцов был арестован, но сотрудники контрразведки использовали его для организации захвата его руководителя из ЦРУ. Когда сотрудник ЦРУ позвонил Воронцову по заранее условленному служебному номеру защищенной линии спецсвязи КГБ, Воронцов под наблюдением сотрудников Второго главного управления назначил ему конспиративную встречу. Оперативники ВГУ арестовали руководителя Воронцова Майкла Сэллерса на встрече с агентом. Сэллерс был выдворен из СССР.
К началу восемьдесят шестого года мнение Пола Редмонда, что в ЦРУ идет серьезная утечка информации, поддерживало все больше сотрудников. В январе восемьдесят шестого года Гас Хэтэуэй – в прошлом резидент ЦРУ в Москве – и начальник советского отдела ЦРУ Бертон Гербер обратились за консультацией по поводу утечки к еще одному оперативнику, Сэнди Граймзу, который к тому времени занимался операциями по противодействию советской разведке в Африке, но до этого был оперативным руководителем Леонида Полищука. Надеясь защитить источники, которые еще не были арестованы советской контрразведкой, Гербер поручил Граймзу ведение дел двух агентов, не так давно завербованных в странах Восточной Европы. В том же месяце Хэтэуэй, Гербер и начальник отдела диверсионных акций ЦРУ Клэр Джордж на совещании доложили директору Кейси о продолжающихся потерях среди агентуры.
Одним из основных предположений было то, что КГБ удалось проникнуть в линии секретной связи ЦРУ. Для того, чтобы определить источник утечки, из Лэнгли в московскую резидентуру было послано несколько шифрограмм, касающихся фиктивного агента в Москве. Это было предпринято для того, чтобы выяснить, перехватываются ли шифрограммы из Центра советской контрразведкой. Также из Лэнгли в Москву было отправлено несколько телеграмм, в которых сообщалось, что резидент КГБ в столице Нигерии, Лагосе, является объектом некоей операции ЦРУ. Специалисты ЦРУ проследили, будет ли резидент отозван в Москву. Резидент продолжал пребывать в Лагосе.

Также из Центра в Москву отправился заместитель директора ЦРУ по контрразведке для того, чтобы обсудить все вопросы с резидентом внутри так называемой «безопасной зоны» ЦРУ на последнем этаже американского посольства в Москве. «Зона», будучи прозвана сотрудниками «подводной лодкой», представляла собой небольшую комнату, находившуюся внутри металлического контейнера, подвешенного внутри здания на воздушных подушках, и имевшую свой собственный источник электроэнергии. В «зоне» запрещалось пользоваться электроприборами и пишущими машинками. Эта инструкция была принята после того, как в восемьдесят четвертом году сотрудники ЦРУ в Москве случайно обнаружили, что советские спецслужбы перехватили контейнер с тринадцатью электрическими пишущими машинками, предназначавшимися для посольства США, и скрытно снабдили их подслушивающими устройствами. Машинки с микрофонами были со временем размещены в секретных зонах посольства (хотя и не внутри резидентуры ЦРУ), откуда передавали каждое написанное слово на пост слухового контроля и записи вне посольства. Находясь в «зоне» резидент и заместитель директора по контрразведке обсудили еще одну фиктивную операцию ЦРУ на советской территории, проверяя возможность нахождения подслушивающих устройств в защищенной комнате, но за разговором опять не последовало никаких результатов.
К этому времени директор ЦРУ Кейси попросил Джона Стина, одного из высокопоставленных сотрудников Управления, провести анализ оперативных дел отдела Советского Союза и стран Восточной Европы с целью установления источника утечки информации. Стин в результате анализа рабочих и архивных документов советского отдела заключил, что в ЦРУ идет очень крупная утечка информации, но она, скорее всего, не связана с присутствием советского агента в отделе. Одновременно с этим выводом директор Кейси продолжал игнорировать просьбы Пола Редмонда и других сотрудников провести операцию по выявлению советской агентуры в ЦРУ.
В это самое время Эймс проходил тесты на детекторе лжи, готовясь к командировке в римскую резидентуру ЦРУ. Отъезд был запланирован на второе мая восемьдесят шестого года. Это была первая командировка Эймса после командировки в Мексику в семьдесят шестом году десять лет назад, и он находился в достаточно нервозном состоянии духа. Когда руководитель теста спросил его, не был ли он завербован разведывательной службой другого государства, при отрицательном ответе агента аппаратура зафиксировала его взволнованное состояние. Руководитель тестов надавил на Эймса, желая выяснить причину его видимо ложного ответа. Отвечая на вопросы, Эймс заявил, что сама работа его, как разведчика, связана с тем, что он должен вербовать советских граждан. Одновременно он объяснил свою реакцию тем, что боялся возможных вербовочных подходов к нему в Риме. После окончания тестов руководитель опять попросил Эймса объяснить его странную реакцию. Эймс ответил, что его заставила нервничать сама постановка вопроса, потому что ему было хорошо известно о попытках сотрудников КГБ завербовать кого-либо из ЦРУ.
- Мы знаем, что они тоже охотятся за нами, и нас это не может не волновать, - объяснил Эймс.
Ответ Эймса удовлетворил руководителя тестов, который поверил ему принял такое объяснение его достаточно странного поведения. Тем не менее, в соответствии с инструкцией, руководитель тестов попросил Эймса пройти повторный тест и во время проведения задал ему тот же вопрос относительно вербовки разведкой другой страны. В этот раз Эймс реагировал спокойно, и датчики прибора не зарегистрировали никаких попыток солгать. По дороге в Рим Эймс восхищенно думал о способностях советских специалистов, чьи рекомендации помогли ему обойти подводные камни и избежать разоблачения.
В тот же момент в ЦРУ предпринимались меры по усилению безопасности систем связи, уменьшению количества секретной информации, передаваемой по средствам электронной связи и ограничению круга оперативных дел на новых агентов, которые могли бы попасть в руки советского агента в отделе. В мае восемьдесят шестого года Гас Хэтэуэй попросил Жанну Вертефей, резидента в Габоне, возглавить специальную группу, которая должна была заняться расследованием причин ущерба, понесенного советским отделом ЦРУ в прошлом восемьдесят пятом и уже в нынешнем восемьдесят шестом году. Однако усилия ЦРУ по поиску советского агента были прерваны грандиозным скандалом Иран-Контрас. Скандал возник после того, как правительственные войска в Никарагуа сбили американский военный транспортный самолет, несший оружие и боеприпасы для «контрас» - повстанцев, воюющих с социалистическим правительством сандинистов. Появившиеся в прессе сведения свидетельствовали о прямом нарушении ЦРУ и лично его директором Уильямом Кейси официального запрета Конгресса США на поставки оружия освободительным движениям.
В декабре восемьдесят шестого Кейси был госпитализирован с диагнозом опухоли мозга после того, как директор потерял сознание прямо у себя в кабинете. Исполняющий обязанности директора Роберт Гейтс позднее говорил о том, что не был проинформирован о всех масштабах, которые понес советский отдел ЦРУ в восемьдесят пятом и восемьдесят шестом годах. ЦРУ так и не смогло решить головоломку вплоть до того, пока русский агент не выдал информацию о вербовке Эймса американцам. Одновременно с тем, как в ЦРУ узнавали о новых исчезновениях агентов, над вопросом утечек работало и ФБР США, организовав свою комиссию по расследованию обстоятельств исчезновения агентов Моторина и Мартынова.

7.

Я лично могу подтвердить только факт выдачи Эймсом тех американских агентов, о которых он сообщил нам в то время, когда я являлся начальником линии внешней контрразведки резидентуры КГБ в Вашингтоне. Как я уже говорил, Эймс сообщил много косвенных данных, позволивших установить личности многих американских агентов, однако, в то же время, часто он не сообщал нам их имен, поскольку просто не знал их, или не чувствовал себя готовым выдать нам такую информацию. Он также подтверждал правильность информации об агентах из числа советских граждан, которые уже были названы другими источниками. Я не могу точно сказать, сколько же агентов выдал Эймс, потому что мое руководство этим делом закончилось после того, как я покинул Вашингтон в восемьдесят шестом году.
В начале октября восемьдесят пятого года Эймс был отозван из группы по опросу полковника Юрченко и был направлен руководством на курсы итальянского языка ЦРУ для подготовки к новому назначению в качестве старшего офицера по работе с советскими гражданами в резидентуре ЦРУ в Риме.
Примерно в это же время в Центре было принято решение об организации встречи с Эймсом вне пределов США. Эймс предложил встретиться с сотрудниками советской разведки в Боготе, куда он и его жена Росарио планировали отправиться Рождество. Эймс встретился с сотрудником ПГУ, корый был представлен ему, как Влад, в советском посольстве в Боготе. На встрече Эймс узнал, что ему присвоен псевдоним «Людмила» и согласился подписывать все свои сообщения, как «Колокол». Говорили, что этот псевдоним было взят от названия оппозиционного журнала Герцена, издававшегося в дореволюционной России.
В июле восемьдесят шестого года, пройдя тест на детекторе лжи, Эймс отправился в командировку в Рим. Там он и Росарио начали свободно тратить деньги, передаваемые ему советской разведкой. Однако, и он, и она в один голос утверждают, что в то время Росарио еще пока не знала истинного источника их нового дохода. Встречавшийся с Эймсом в Боготе Влад вылетел в Рим для того, чтобы представить Эймса его новому руководителю – сотруднику КГБ СССР под прикрытием сотрудника советского посольства в Риме Алексею Хренкову. На встрече в Риме Эймс передал информацию о работе с Сергеем Федоренко в Нью-Йорке и с советским ученым, известным ему под псевдонимом «Реприза»(GTBYPLAY), с которым он недолгое время работал в семьдесят восьмом году.
Федоренко после работы на ЦРУ через Эймса вернулся в Москву в конце семидесятых годов. Он разорвал все контакты с американцами после ареста в семьдесят седьмом году «Тригона», другого агента, которым руководил Эймс. Несмотря на то, что Эймс выдал факт сотрудничества Федоренко с ЦРУ, он так и не был арестован ввиду того, что следственные органы КГБ не смогли найти неопровержимых доказательств его предательства, несмотря на наружное наблюдение в Москве и обыски в его квартире. В восемьдесят девятом году Федоренко был опять послан в США в группе помощников Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева. Эймс опять встретился с ним в Вашингтоне и немедленно сообщил о контакте работавшим с ним сотрудникам КГБ, однако Федоренко получил политическое убежище в США раньше, чем мы смогли предпринять какие-либо меры. Позже Федоренко преподавал в Колледже по проблемам войны в Ньюпорте, штат Род-Айлэнд, и ФБР приобрело дом для его семьи неподалеку.

[Bill]

В декабре восемьдесят шестого года органа госбезопасности был арестован еще один агент из списка Эймса. Подполковник КГБ СССР Борис Южин был послан в семьдесят пятом году под крышей ученого-атомщика на научную стажировку в калифорнийский университет Беркли. Заданием командировки была вербовка агентуры и сбор научно-технической разведывательной информации, однако вместо этого Южин был сам завербован ФБР под псевдонимом «Шпагат»(GTTWINE). Южин передал Федеральному бюро Расследований информацию о работе ПГУ КГБ в области вербовки ученых, а также детально описал, на какую конкретно информацию ему предписывалось обращать внимание при работе на западном побережье США. Через три года после окончания стажировки, в семьдесят восьмом году Южин был вновь послан в США, чтобы работать в Сан-Франциско под прикрытием должности корреспондента.
Ожнажды вечером одна из уборщиц советского генерального консульства в Сан-Франциско нашла на полу потерянную кем-то зажигалку, в которую была вмонтирована миниатюрная фотокамера. Зажигалка принадлежала подполковнику Южину, который случайно оставил ее в консульстве. Ваолне логично предположив, что американцам удалось завербовать кого-то из сотрудников генконсульства, органы госбезопасности начали активное расследование этого дела. Список подозреваемых сократился до Южина и еще одного сотрудника, после чего оба были отправлены в Москву в течение восемьдесят второго года. Южина направили на аналитическую должность в один из научно-исследовательских институтов и установили за ним пристальное наблюдение. Его смогли изобличить только после того, как его имя было названо Эймсом. Южина судили и приговорили к тюремному заключению, но не смертной казни. Ему дали пятнадцать лет исправительно-трудовых работ, возможно в обмен на полное признание, или просто по щедрости Крючкова. В тысяча девятьсот девяносто втором году по амнистии, объявленной президентом Ельциным Южин вышел на свободу и перебрался на постоянное жительство в США.
Еще одним агентом, которого Эймс раскрыл после моего отъезда из Вашингтона, был советский специалист по радарам, известный под псвевдонимом "Восточный" (GTEASTBOUND). Он согласился на предложение следственных органов в обмен на облегчение меры наказания помочь заманить в ловушку известного ему сотрудника ЦРУ. Сотрудник московской резидентуры ЦРУ, Эрик Сайтс, был арестован органами КГБ СССР в мае восемьдесят шестого года. Также в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году Эймс передал советской разведки данные о болгарском инициативнике в американском посольстве в Риме, известном ему под псевдонимом «Катер» (GTMOTORBOAT).
Считается, что Эймс передал советской разведке данные всего на двадцать пять агентов ЦРУ, но это заявление не поддается проверке. Некоторые из указанных имен были нашими подставами американцам – сотрудниками органов госбезопасности, выполнявшими задание по вхождению к ним в доверие. Наиболее интересное из подобных дел было связано связано с офицером КГБ СССР Александром Жомовым – сотрудником Второго главного управления КГБ, который участвовал в оперативной игре с американцами в Москве, чьей целью было прикрытие Эймса. В ЦРУ Жомов получил псевдоним «Пролог»(GTPROLOGUE).
Также, чтобы создать впечатление, что в ЦРУ решены все проблемы предательства и их последствия, Эймс также был обвинен и в выдаче тех агентов, о которых он заведомо не мог знать. Также ему могут приписывать выдачу фиктивных агентов, придуманных в ЦРУ и ФБР с целью завысить общее число своей агентуры, а также с тем, чтобы контролировать распространение информации о деле Эймса в обществе.Такую деятельность нельзя назвать исключительно оригинальной. СВР, наследница ПГУ после распада СССР, занимается тем же самым. Организации по обе стороны Атлантического океана продолжают играть в сложные пропагандистские игры, делая практически невозможной даже для человека, который, как я с самого начала занимался данным делом, задачу точного определения всех агентов, которых выдал Эймс. Несмотря на это, я могу с достаточной уверенностью согласиться с официально опубликованными сведениями о том, что Эймс был первым, кто сообщил КГБ СССР о следующих одиннадцати агентах ЦРУ из числа советских граждан: Леониде Полищуке, Геннадии Сметанине, Геннадии Вареннике, Сергее Воронцове, Валерии Мартынове, Сергее Моторине, Владимире Поташове, Борисе Южине, Владимире Пигузове, Дмитрии Полякове и Владимире Васильеве.
Некоторые из этих имен, как я говорил, бьыли нам уже известны. Некоторые были арестованы лишь после большой следственной работы, произведенной органами госбезопасности на основе косвенной информации, предоставленной Эймсом. Например, в тот момент, когда Эймс предоставил информацию о факте предательства подполковника Варенника, по этому вопросу уже велись оперативные и следственные мероприятия. Точно так же обстояло дело и с некоторыми другими агентами ЦРУ, имена которыз нам передал Эймс. Мне было уже известно, что полковник Гордиевский является агентом СИС, в тот момент, когда Эймс передал мне соответствующую информацию (после того, как мы сами попросили его предоставить известные ему сведения о возможном агенте англичан в органах КГБ).

8
Последний раз я встречался с Эймсом тринадцатого июня восемьдесят пятого года. Я продолжал руководить этим делом до осени восемьдесят шестого, когда Эймс уехал в командировку в Рим, а я возвратился в Москву. Во время встреч с Владом в Риме, Эймс выказывал сильное неудовольствие по поводу неожиданной волны арестов, которая последовала за нашей встречей в «Чедвиксе». Он был весьма недоволен, но не упорствовал, поскольку понимал, что мы должны были предпринять какие-то меры, чтобы обезопасить свою систему от работавших в ней предателей. Однако он совершенно справедливо полагал, что аресты выданной им агентуры являются серьезной угрозой его безопасности.
Чтобы предотвратить его недовольство, ему было сообщено, что аресты явились следствием прямого распоряжения Политбюро ЦК КПСС, которому органы и сотрудники КГБ обязаны были подчиниться. Хотя это утверждение вполне похоже на правду, лично я никогда не видел никаких соответствующих директивных документов по этому поводу. Я также весьма сомневаюсь в том, что инициатива решения об арестах исходила непосредственно от Политбюро ЦК КПСС. Если бы начальник разведки доложил своему непосредственному руководству о том, что произошло – что завербованный агент из числа сотрудников ЦРУ сообщил о существовании в органах госбезопасности более чем десяти иностранных агентов, передающих американцам совершенно секретную информацию – Политбюро, скорее всего, приняло бы решение о немедленном отстранении большинства руководства КГБ СССР от занимаемых ими должностей без права сохранения пенсий. Подобное положение дел представлялось полным позором для органов КГБ СССР, прямо не справившихся со своей непосредственной задачей – охраной безопасности государства.
Однако вместо лавины освобождений от занимаемых должностей на руководство органов госбезопасности и их подчиненных во второй половине восьмидесятых годов пролился дождь наград. Вся ситуация очень сильно отличалась от той перетряски, которой подверглось ЦРУ США после раскрытия предательства Эймса в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Никакие меры не принимались потому что, как уже сказано выше, Крючков отказался сообщить руководству Политбюро ЦК КПСС, что именно агент из числа американцев ответственен за вскрытие сети иностранных агентов в органах КГБ СССР. По версии Крючкова, представлявшей руководство КГБ в гораздо более выгодном свете, раскрытие серии предательств было заслугой контрразведывательных и следственных органов КГБ СССР. По этой версии, несмотря на всю неприятность ситуации с проникновением иностранных агентов внутрь системы органов госбезопасности, по крайней мере, контрразведывательные органы КГБ СССР эффективно справились со своей работой. Все еще стараясь выправить ситуацию после бегства в США полковника Юрченко и других неудач, Крючков сумел представить руководству страны положение вещей, как цепь закономерных успехов, а не череду оглушительных провалов.Эймс мог бы уничтожить карьеру Крючкова – однако начальник разведки сумел спасти ее умелыми манипуляциями. В этом свете выглядит вполне естественным, что однобоко информированное руководство страны приняло распоряжение о немедленных арестах иностранных агентов.
Если отвлечься от мотивов, которые им руководили, нельзя полностью ставить в вину Крючкову проведенные им аресты. С предателями необходимо было что-то делать – нельзя было просто оставить их на своих местах и позволить им и дальше передавать совершенно секретные сведения противнику. Безусловно, что аресты агентуры заставили американцев встрепенуться – ФБР и ЦРУ создали комиссии по расследованию потерь среди агентов в СССР, которые, стоит признаться, своими дознаниями заставили нас пережить немало неприятных минут. Однако, если бы все иностранные агенты остались на занимаемых ими местах, в чем был бы тогда смысл моей контрразведывательной деятельности?
Некоторые аресты производились в атмосфере секретности. Некоторые – открыто, и одновременно с ними проводились специальные операции по прикрытию Эймса. В большинстве своем все легенды и операции прикрытия сработали успешно. Даже после начала расследований, ЦРУ так и не пришло к выводу, что внутри Управления работает наш агент, несмотря на большое количество доказательств в пользу этой версии. Даже если принять во внимание некоторые ошибки, допущенные нами в работе с особо ценной агентурой, Эймс (и позже Ханссен) все равно не были раскрыты в ходе официальных расследований и продолжали передавать нам информацию, пока не были раскрыты агентами ЦРУ из числа россиян.
Если бы Политбюро ЦК КПСС иначе отреагировало на информацию начальника разведки – и задало-таки в восемьдесят пятом году прямой вопрос о причинах такого большого количества иностранной агентуры в рядах КГБ СССР – оно было бы вынуждено сделать вывод, что в советской разведке наличествует крупный кризис кадрового состава. В любой спецслужбе существуют определенные элементы протекции руководством своих подчиненных. Однако в советской разведке этот вопрос стоял чрезвычайно остро. Правительственные награды, которых за аресты предателей были удостоены десятки сотрудников органов государственной безопасности, несмотря на явный провал в их непосредственной работе, прямо говорят о неприкасаемости в то время таких высокопоставленных сотрудников, как Крючков.
Несмотря на то, что в системе органов госбезопасности работало много честных и достойных сотрудников, только те, которые поддерживали хорошие отношения с начальством, могли рассчитывать на индульгенцию с случае неприятностей по работе. Почему не была вовремя прекращена подобная порочная практика, которая в конце концов скомпрометировала не отдельных сотрудников, а всю систему? Большое число офицеров КГБ получали назначения на должности в результате протекции, а хорошие связи вполне служили защитой от плохих служебных характеристик. Еще одним разлагающим фактором являлось то, что многие честные офицеры видели дополнительное оправдание предательства в том, что продвижение по службе шло не за счет успехов в работе, а в результате подковерных интриг.
Будучи в Вашингтоне, я узнал об аресте большого количества агентов, выданных Эймсом, только в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Говорят, что моя реакция была весьма бурной. Необхзодимо сказать, что более всего я был раздражен тем, что аресты иностранной агентуры в Москве могли легко указать американцам на работу Эймса с нами. Однако, я никогда не высказывался открыто против проводимых арестов, хотя я и до сих пор не согласен с масштабом их проведения. Но я не вправе критиковать решения руководства, исполняемые другим подразделением, сфера ответственности которого не пересекается с моей. Также неписаное правило разведки гласило, что вопрос реализации разведдданных находится в компетенции Центра. Никто не спрашивал что я на самом деле думаю, а я не стремился делиться ни с кем своими мыслями. Критическая оценка событий пришла ко мне гораздо позже.
Можно, безусловно, сказать, что, хотя и было бы исключительной глупостью позволить иностранным агентам и дальше передавать совершенно секретную информацию, вряд ли всех из них имело смысл немедленно арестовывать. Некоторые из агентов могли бы быть перевербованы для того, чтобы передавать американцам необходимую нам дезинформацию. В других случаях, сотрудники могли быть освобождены от обязанностей и переведены на работу, где они не могли бы иметь доступа к секретной информации. Но, вполне естественно, перевербовка двойных агентов могла иметь смысл только в нескольких отдельных случаях. Стоит повторить, что, несмотря на свои действительные мотивы, Крючков с оперативной точки зрения не совершил никакой грубой ошибки, арестовав агентов, выданных нам Эймсом.
Другим стоящим обсуждения вопросом является то, что постигло этих людей после ареста. Хотел бы повторить еще раз, что считаю высшую меру наказания, примененную к ним, неправильным и абсолютно ненужным решением. К примеру, мы действительно понесли определенный ушерб от деятельности Мартыновы, который выдал американцам группу Уокера. Однако как быть с Моториным, коллегой Мартынова по Вашингтону, который также был расстрелян по приговору военного трибунала, и который не имел доступа ни к каким серьезным секретам? Моторин был не в состоянии сообщить американцам что-либо больше того,что я был начальником линии внешней контрразведки в Вашингтоне, а генерал Андросов – резидентом КГБ, что им было уже прекрасно известно. Я глубоко убежден, что агенты, выданные Эймсом должны были быть уволенными из разведки без пенсии, не более того. Какой ущерб нашей безопасности они могли нанести после увольнения?
Эймс закончил свою командировку в Рим и возратился в Вашингтон в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, где возглавил западный сектор советского отдела ЦРУ. В октябре тысяча девятьсот девяностого года он был назначен на должность аналитика в контрразведывательном центре ЦРУ. После распада СССР он продолжал работать на российскую разведку до своего ареста двадцать первого февраля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.

[dervish]

Уважаемый Bill !
Большое спасибо!
Ждем следующие. дай Бог терпения Вам, здоровья и удачи.
Кланяюсь dervish

[Agentura]

Да, огромное спасибо!
Надо бы собрать в старом форуме все прежние переводы и выложить их здесь, или завести отдельную тему, раз теперь это стало возможно. Что думаете?
Андрей Солдатов

[guinness]

Да, огромное спасибо!
Надо бы собрать в старом форуме все прежние переводы и выложить их здесь, или завести отдельную тему, раз теперь это стало возможно. Что думаете?
Андрей Солдатов

Или по крайней мере неплохо бы собрать в кучку и выложить ссылки на отдельные главы.