Моргенштерн » 21 янв 2011 19:55
ПРЕДИСЛОВИЕ
Исследователь Соловков историк Сергей Морозов, показывая экскурсан¬там свой архипелаг, если видел в груп¬пе симпатичных и тонких людей, спо¬собных осмысливать «идею Соловков», в завершение своего рассказа шутил: «Вот перед вами яркое воплощение то¬го, что могут сделать мужчины, если им не мешают женщины». Но было понят¬но, что это — всерьез. Его слова можно полностью отнести и к повседневно¬му существованию Французского Ино¬странного легиона.
У легионеров есть клич «Ко мне, Легион!». Это — сигнал о помощи, и всякий, кто служил в Иностранном ле¬гионе, об этом знает. Где бы он ни про¬звучал: в африканской пустыне, азиатс¬ких джунглях или в марсельском баре, легионер поймет, что дела совсем пло¬хи—в одиночку никак не справиться — и придет на помощь своему товарищу.
Во время парада 14 июля на Елисейских Полях все подразделения идут несколькими колоннами. Все, кроме одного — Французского Иностранно¬го легиона. Почему? «Потому, — отве¬тит вам любой легионер, — что легион неразделим, и при любых обстоятельс¬твах легионеры всегда остаются вмес¬те!» В бою и в мирной жизни, даже в драке в баре они всегда заодно.
Впереди всех легионеров на Елисейские Поля во время парада вступа¬ют высоченные бородачи в кожаных передниках и с топорами на плече — это ветераны-саперы. В толпе пресыщенных парижан, которых трудно чем-то удивить, пробегает шепоток: «Легион идет... Легион!» Отцы семейств невольно втяги¬вают животы, дети раскрывают глаза пошире, а замуж¬ние дамы вздыхают украдкой: «Ах, какие мальчики...» Монолитный строй парней в белых кепи печатает шаг. Красно-зеленые эполеты покачиваются в такт ударам ботинок о мостовую. К груди крепко прижаты штурмо¬вые винтовки FAMAS с примкнутыми штыками. Форма Французского Иностранного легиона — особенная, она всегда отличалась от обычной армейской. Это — традиция, превратившаяся с годами в закон: отличаться от всех. Всегда и повсюду.
Как только не называли Французский легион — «ле¬гионом самоубийц» и «легионом несчастных», «моги¬лой европейцев» и «заблудшими душами»... Нелестными определениями сыпали не только писатели, журналис¬ты, но и те, кто посвятил Иностранному легиону мно¬гие годы своей жизни, как датский принц Ааге, назвав¬ший место своей службы «легионом проклятых». Но он же назвал его «Легионом чести».
Легионеры — это маргиналы, отвергнувшие обще¬ство потребления, и оно отвечает им тем же. Но их «асоциальность» дороже ордена Почетного легиона, кото¬рым в современной Франции награждают кого попало, по местной номенклатурной разнарядке.
Но все не так просто, налицо удивительное несо¬ответствие между самой Францией и окружающим ее миром. Повсюду легион воспринимали (и продолжа¬ют воспринимать) как банду наемных головорезов, а во Франции — это элита национальной армии — не по происхождению, а по моральному духу солдат — «Esprit du Согр». Так стали считать еще с XIX века, со времен первой многолетней алжирской войны и мексиканско¬го похода.
Легион — не свалка для проштрафившихся офице¬ров, в него не ссылают, а тщательно отбирают! Молодые французские офицеры — выпускники Сен-Сира и дру¬гих привилегированных военных училищ всегда стре¬мились попасть на службу в легион. И не ради быстрого продвижения, возможности проявить себя и получить награду, что сделать проще во время боевых действий, чем в гарнизоне. Ими движет сознание того, что ты действительно служишь своей стране на самом слож¬ном участке битвы цивилизации и варварства, несешь высокую христианскую миссию приобщения отсталых народов к ценностям французской культуры.
О легионе сложено немало стихов и много песен. О тяготах солдатской службы написана не одна со¬тня книг. О настоящей мужской дружбе сняты десятки фильмов. О жизни, смерти и забвении созданы стихо¬творные элегии. Теме солдатской службы и войне пос¬вящены сотни картин и тысячи рисунков... Все произ¬ведения понемногу создали миф о легионе, который столь же живуч, сколь вечно привлекательны истории о военных приключениях и рискованных путешестви¬ях по всему миру. Выдумки в этом примерно столько, сколько случилось на самом деле.
Возникнув в веке девятнадцатом, пережив все фран¬цузские войны, революции и четыре республики, в веке двадцатом Иностранный легион стал такой же частью французской повседневной жизни, как башня Эйфеля, бюст Марианны или гусиная печенка «фуа гра». Но са¬мое любопытное, что сами французы о своем легионе толком ничего и не знают. Стоит спросить любого па¬рижского студента о легионерах, он, не задумываясь, ответит, что это — «головорезы и бывшие уголовники». Но скажет это с немалой долей восхищения. Другие считают, что легион вовсе не французская армия, а что-то отдельно стоящее, где служат только иностранцы. А вот четвертый может оказаться бывшим легионером и скажет: «Иностранный легион? Это — моя семья!»
В современной Франции отношение к легиону на¬пряженное. Для левых и либералов — это «сборище расистов», для правых — это иностранцы, которые должны быть счастливы, что их взяли на довольствие и предоставили возможность погибнуть, защищая ин¬тересы «цивилизованного общества». Большинство французов и вовсе не проявляют интереса к судьбам этих людей, для них жизнь военных — «милитаризм». И все же французы благодарны этим иностранцам, го¬товым, непонятно почему, умирать за их привычную жизнь вместо их собственных сыновей. Легион не ну¬жен французам, но легионеры нужны Франции.
За всю свою почти двухсотлетнюю историю толь¬ко в последние годы легион стал рассказывать о себе сам — до этого он оставался «великим неизвестным» и обрастал многочисленными легендами. До 1962 го¬да легион в мирное время никогда не ступал на землю метрополии, а его базы располагались только в Африке и Индокитае.
И что же? Открытость для прессы и репортажи граж¬данских и военных журналистов, не «прикормленных» пресс-службой Министерства по делам войны, ничуть не поколебали миф о легионе: желающих вступить в него с годами меньше не становится, включая молодых французов.
В Иностранном легионе не принято спрашивать о причинах, побудивших к вступлению в это элитное подразделение. Сколько людей — столько же и причин. У каждого человека, как и у его народа, есть свои неза¬живающие раны прошлого. В легион чаще всего всту¬пали, чтобы похоронить тяжелые воспоминания и най¬ти свое будущее. И легион давал «второй шанс», пусть и не на самых выгодных условиях: никто не скрывал, что легионеры нужны лишь для того, чтобы умирать за чужую страну. Если тебя не убили на поле сражения, то твоя дальнейшая судьба во Франции больше никого не волновала. Уцелев, ты мог рассчитывать только на мизерную пенсию, которую лучше просто пропить за пару дней, или мечтать о том, чтобы жениться на вдове и продавать в ее лавочке сигареты или газеты. Судьбой старых солдат озаботились лишь в 1930-е годы благо¬даря хлопотам командующего Иностранным легионом генерала Ролле, которого легионеры боготворят до сих пор.
Кто же такие солдаты Французского Иностранного легиона? Наемники или защитники ценностей Фран¬цузской Республики? Или эмигранты, которые рискуют собственной жизнью ради возможности жить во Фран¬ции?
Легион менялся вместе с французским обществом: если говорить о легионе в наши дни и о легионе времен его создания, это примерно то же, если сравнивать пет¬ровский Преображенский полк с современным полком ВДВ.
Назвать легионера «наемником» — значит не просто оскорбить его, но и сказать глупость. Легионеры — не наемники, а добровольцы. Ударная сила всей французс¬кой армии. После пяти лет службы большинство солдат, кроме тех, конечно, что и так уже «европейцы», получа¬ют французское гражданство. Да и несколько традиций и правил, которые свято соблюдаются в легионе, гово¬рят о том, что это — добровольцы, а значит, их проще убить, чем сломить их дух.
История легиона — это не только история страны, но и история нравов и моральных ценностей францу¬зов и тех иностранцев, кому, благодаря службе в чужой стране, позволено стать людьми «почти» первого сорта. При всей кичливости республиканскими ценностями Франция до сих пор мало приспособлена для прожи¬вания эмигрантов в отличие от США. В стране де-фак¬то живут настоящие французы и... все прочие, пусть и с французскими паспортами.
Как Москву меняют толпы приезжих, так и Францию постепенно изменяют те, кто раньше жил в колониях под сенью самого демократичного из триколоров, а те¬перь перебрался в метрополию исчезнувшей империи.
Принцип приема в легион ничем не отличается от набора в другие подразделения армий «цивилизован¬ного мира»: служить должны не по закону о воинской обязанности в силу призывного возраста, а по желанию и действительной пригодности по состоянию здоро¬вья. То есть в армии нужно профессионально работать, а не «исполнять священный долг».
Французы признаются, что 85 процентов служа¬щих сегодня в легионе не иностранцы, а чистокровные французы и 39 процентов солдат говорят по-французски с рождения. Что же их влечет туда, помимо массовой безработицы среди молодежи? Уверенность в своем бу¬дущем, чувство защищенности и причастности к боль¬шой семье — мужскому братству.
И все же легионеры-иностранцы — это гастарбайтеры Французской Республики. Среди них немало симпатичных и талантливых людей, так же как и среди армии московских гостей из бывших «солнечных республик» бывшего Союза, но они навсегда останутся иностран¬цами на своей новой родине. Так во Франции было всег¬да и будет долго еще: величие Франции на всей планете исчезло, но только не в головах самих французов...
В Иностранном легионе всегда было можно служить под вымышленным именем. Сегодня этой привиле¬гией мало кто пользуется — контрразведка все равно выяснит и твое настоящее имя, и твое прошлое. Но для французов легионеры так и остаются людьми без име¬ни. Иностранцами. Добровольцами.
В легионе давно прошли те времена, когда по тюрь¬мам и лагерям военнопленных рыскали его предста¬вители и предлагали заключить контракт: все лучше, чем здесь гнить! Нет больше во Франции и судей, предлагавших на выбор: хороший срок за преступ¬ление или службу в легионе. Нет больше беглецов, выбравших воздух свободы на Западе вместо духоты социалистического лагеря: раньше они охотно всту¬пали в легион — деваться-то все равно некуда... Пе¬ред КПП нет больше очередей из желающих из стран Восточной Европы, России и СНГ, как в недавние де¬вяностые. Всё в прошлом. Стать легионером непрос¬то, а быть им еще сложнее, для этого нужно родиться солдатом. «Крутому», по российским меркам, «пацану» там уж точно делать нечего: после первого же марша сам запросится обратно — к бутылке пива на скамей¬ке, девчонкам и раздолбанной «тачке» с купленным техосмотром...
Легион предоставляет убежище тем, кто больше не может наблюдать крах собственной страны и мучается от неспособности что-либо изменить или исправить. Если душу разъедает глубокое разочарование, то для из¬лечения нет лучшего места, чем Иностранный легион. Здесь, наконец, перестают терзать иллюзии в надежде на обустройство собственной страны.
Для многих легион — это последняя точка душевных исканий. Одни отправляются на Афон, другие — в леги¬он. В монастыре человек, потерявший свою душу, имеет шанс обрести ее вновь. В легионе человек находит утраченное имя и место в жизни. В легионе так и говорят: «Здесь ты получаешь второй шанс в жизни».
В легионе собраны эмигранты. Масса незнакомых между собой людей превращается в нем в ударную си¬лу Французской Республики. Чужая страна в один пре¬красный момент становится им гораздо ближе, чем собственная — с потерянными идеалами и прогнившей моралью. Своей стране они больше не нужны, и оста¬ется лишь одно — найти новую Родину, новую семью и новый дом, потому что их собственное прошлое при¬надлежит теперь учебникам истории.
В XX веке костяк Французского Иностранного леги¬она — немцы и славяне. Две нации, которые не могут жить без своего дома, а потеряв его, становятся лучши¬ми солдатами в чужой армии.
Помимо воинских званий, здесь все равны. Это мес¬то, где не существует одиночества и ощущения собс¬твенной никчемности. Здесь ты обретаешь не земляков, а верных товарищей. Верующих и атеистов. Богатых и бедных. Аристократов и плебеев. И тогда Иностранный легион становится твоей единственной семьей.
Легионер никогда не сдается. В уставах этого не пи¬шут — это дело чести. Все началось еще задолго до того, как шестьдесят легионеров схватились с двумя тысяча¬ми солдат мексиканской армии на асьенде Камерон... Им предлагали сдаться на почетных условиях — отве¬том был отказ.
Во время штурма марокканского ксура или перехода через алжирскую пустыню легионер последний патрон берег для себя. Попасть в плен к арабам означало, что чужеземца сначала терзали женщины — они отрезали все, что только можно. Потом кто-нибудь из мужчин привычно, как барану, перерезал пленному горло. А всем тем, что было отчленено, набивали вспоротый жи¬вот уже мертвого легионера... Это не пропагандистские «страшилки» французских газетчиков, а воспоминания старых солдат.
В наши дни единственный легионер, выживший после разгрома отряда, налетевшего в Афганистане на засаду та¬либов, говорит перед телекамерой, что лучше застрелить¬ся, чем публично отречься от всего, во что ты веришь.
Странное совпадение: по численности Французский легион равен сегодня численности римского. Однако у римлян легионов было много, а у французов — только один! И не только у французов — в мире такой остался только один.
На знаменах французской армии начертано «Честь и Родина». На знамени Иностранного легиона тоже два слова: «Честь и верность». В этом разница между обыч¬ной армией и легионом. В них — смысл легиона.
Истинный француз, несмотря на многочисленные поражения своей страны в XX веке, продолжает верить не в нее, а в себя. В этом — наше удивительное сходство при всем видимом различии с этой нацией. Характер француза столь же трудно объяснить русскому челове¬ку, как французу — разобраться в нашем.
Слишком часто мы выкидываем на помойку старый дедушкин шкаф и бежим покупать «что-нибудь новень¬кое». Француз же с гордостью показывает фамильный шкаф гостям. Стирает с него пыль и если заметит цара¬пину, то переживает несколько дней и говорит только об этом. Начинает прикидывать, сколько возьмет мас¬тер-реставратор, расстраивается из-за неплановых рас¬ходов... И вдруг хватает вожделенный шкаф и тащит на улицу — на баррикаду, чтобы в обнимку с ним умереть за свое право выражать протест. Но драгоценный шкаф по¬падет на улицу только тогда, когда владелец чувствует, что настало время перемен, что его привычная жизнь при¬дет к концу, если он лично не примет активного участия в дальнейших событиях. А пока не пришел этот момент истины, охранять его налаженную жизнь будут люди без имени — иностранцы из Французского легиона.
Дежурные патриоты найдутся в любой стране. Немало их и во Франции, но мне ни разу не приходилось слышать разглагольствований по поводу «французской идеи». Воз¬никает ощущение, что самая «французская» витающая в воздухе идея — это само существование легиона — ин¬тернационала добровольцев-иностранцев, которые вот уже почти две сотни лет воюют за идеалы этой страны.