Пушкин по праву считается пророком. Его творчество охватывало буквально все сферы русской жизни и его по праву назвали: «Наше всё». И неужели такой автор смог пройти мимо такой животрепещущей темы как секретные службы? Похоже, что нет. Причем тему искусства разведки в самом высоком его понимании поэт, как мне кажется, затронул в совсем неожиданном на первый взгляд произведении – «Сказке о золотом петушке». Давайте рассмотрим, что за урок преподал в этой сказке Пушкин добрым молодцам из соответствующих органов.
Итак…
Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.
Все понятно, некий правитель бывшей сверхдержавы, постоянно тем и занимающейся, что встававшей с колен, успел поцапаться со всеми соседями. В душе он еще хорохорится, но его величие и державность давно в прошлом. Соседи за это время усилились. Добрых отношений он с ними не завязал, относился пренебрежительно – «ближнее зарубежье», пытался оттяпать территории, подогревал сепаратистские настроения.
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Дадон,
Инда забывал и сон.
Что и жизнь в такой тревоге!
Итак, Дадону приходится вести оборону по всем азимутам. Судя по всему, агентурной разведки, даже самой ближней нет ни у него, ни у его воевод. «Аквариум» явно еще не построен. Пушкин подчеркивает – отсутствие эффективной разведки заставляет содержать многочисленные вооруженные силы, нести большие военные расходы, при этом отбиться от внезапных нападений противника никак не выходит.
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу.
Шлет за ним гонца с поклоном.
Налицо факт вербовки иностранного специалиста. Типичный случай для научно-технической разведки и – на первый взгляд – явная удача. Вспомним Понтекорво, Фукса, Барра и Сарранта. Но не торопитесь – в старом советском мультфильме волшебник недаром изображен в виде именно восточного мудреца. А Восток дело тонкое…
Вот мудрец перед Дадоном
Стал и вынул из мешка
Золотого петушка.
«Посади ты эту птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный сторож твой:
Коль кругом всё будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой беды незваной,
Вмиг тогда мой петушок
Приподымет гребешок,
Закричит и встрепенется
И в то место обернется».
Итак, волшебник предлагает царю то, что сейчас бы мы назвали системой раннего предупреждения. Речь идет о совершенной системе технической разведки, аналогом которой вполне можно было бы назвать загоризонтную РЛС, но ориентированную на обнаружение наземных целей. А учитывая, что речь идет о петушке, т.е. летающем объекте, аналогом может послужить АВАКС. Во всяком случае мы видим, что царь получает, причем в уже готовом виде, якобы безупречную систему технической разведки.
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».
Вторая – после отсутствия агентурной разведки – ошибка царя. Он не расплатился с волшебником сразу, зато взял на себя вероятно невыполнимые обязательства. Тем самым он оказался вдвойне зависимым – от петушка-АВАКСа, ибо без него у царя нет других средств разведки и предупреждения – а Бог его знает, как петушка запрограммировал волшебник – и от самого волшебника, ибо царь не знает ведь, что будет у того за «первая воля», которую царь обещался исполнить.
Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож как со сна
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Кири-ку-ку.
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал отпор со всех сторон!
Система дальнего предупреждения работает! Царь может спать лежа на боку. И при этом теряет бдительность!
Год, другой проходит мирно;
Петушок сидит всё смирно.
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! отец народа! —
Возглашает воевода, —
Государь! проснись! беда!»
— Что такое, господа? —
Говорит Дадон, зевая: —
А?.. Кто там?.. беда какая? —
Воевода говорит:
«Петушок опять кричит;
Страх и шум во всей столице».
А вот и новая беда. А армия за это время морально разложилась, растолстела, бдительность народа утеряна, военные расходы сокращены, оружие устарело. Примерно то же самое происходит со страной, живущей под «ядерным зонтиком». Ее армия уже не в состоянии вести те же локальные войны – нет опыта.
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется петушок,
Обратившись на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Люди, на конь! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.
Обратим внимание на слово «Восток». Во времена Пушкина помнили войну с Наполеоном, конфликты с поляками. Но Пушкин на то и пророк – чтобы предсказать – будущая угроза Руси будет исходить с востока, от воинствующего исламизма.
Что касается старшего сына – все правильно. Для Средневековья и Нового времени нормальное явление, когда принцы командуют войсками.
Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья.
Итак, ни агентурной разведки царь не завел, ни связи не наладил. Понадеялся на петушка-АВАКСа, а ведь сбор сведений о противнике дело комплексное. Типичное шапозакидайство с его стороны.
Петушок кричит опять.
Кличет царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них!
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
И ведет ее к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.
Итак, незнание и недооценка противника привели к гибели уже двух воинских формирований. Теперь и сам царь поплелся – видать, уже с ополченцами. Причем – «сам не зная, быть ли проку». Явно с трудом Сунь-Цзы не знаком.
Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо?» — мыслит он.
Полное подтверждение вышесказанного – ну, хотя бы передовые дозоры выслал бы, что ли!
Вот осьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит.
Эти горы нам всем знакомы. Сейчас будут брать штурмом к новому году и умирать с улыбкой на устах. И кто скажет, что Пушкин не пророк?!
И промеж высоких гор
Видит шелковый шатёр.
Всё в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.
Навел конституционный порядок, придурок!
Царь Дадон к шатру спешит...
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве...
Царь завыл: «Ох дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла».
Совершенно верно – связавшись с воинственным исламизмом, славяне перерезали друг друга. А все потому, что перед походом следовало бы узнать, с кем имеешь дело.
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслося. Вдруг шатёр
Распахнулся... и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
А вот и «медовая ловушка» заработала. Опять же – царица Шамаханская. Вроде бы из нынешнего Азербайджана. Но это просто аллегория кавказской разновидности ваххабизма.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон.
«Ловушка» сработала.
Наконец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.
Под столицей, близ ворот,
С шумом встретил их народ, —
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и царицей;
Всех приветствует Дадон...
Правильно, Дадоша, правильно. Сначала царицу, потом всех ее соплеменников и единоверцев тащи на Русь. Потомки спасибо скажут – если кого не продадут в Кафе в рабство.
Вдруг в толпе увидел он,
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
А вот и пришла пора расплачиваться. И шапка у мудреца не зря сараЧинская, т.е. сарацинская. С двух сторон царя нашего берут в клещи. Аллах Акбар – воистину Акбар!
«А, здорово, мой отец, —
Молвил царь ему, — что скажешь?
Подь поближе! Что прикажешь?»
— Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Обещал, обещал.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу. —
Крайне царь был изумлён.
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть пол-царства моего».
С одной стороны, царь вроде бы прав – волшебник-то скопец, зачем ему девица. А с другой – на самом деле, ведь обещал, чего теперь юлить. Тем более, что мудрец и Шамаханская-то землячки и единоверцы, так что вполне можно заподозрить, что они с самого начала были в сговоре, и все это задумали ради ликвидации Дадона и его царства. Так что и внедрение петушка было частью этого плана.
— Не хочу я ничего!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую царицу, —
Говорит мудрец в ответ.
Плюнул царь: «Так лих же: нет!
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
А вот это совсем неправильно - так обращаться с крупным научным специалистом. Да и куда его оттащить – в «шарашку», что ли? Так он же волшебник.
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. — Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь явно перебрал с порцией Виагры. Ну, а исламская девица ведет себя вполне правильно – как и было задумано.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Вот — въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.
Тоже все правильно. В петушка заранее была заложена программа, чтобы при необходимости обратить его против номинального хозяина. Ведь никакой экспертизы такой сложной системы перед ее внедрением проведено не было. И логическую бомбу не нашли. Теперь она сработала – наказав царя за одностороннюю ориентацию лишь на один вид разведки – техническую, за тягу к медовым ловушкам и за невыполнение обещаний, данных научно-технической интеллигенции.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Улетела «ласточка» в теплые края. Царя ведь нет, не на рынке же ей торговать.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.
Осталось лишь надеяться, что добрые молодцы действительно усвоят урок. Хоть когда-нибудь.
Пушкин и искусство разведки
Сообщений: 17
• Страница 1 из 2 • 1, 2
Пушкин и искусство разведки
Моргенштерн » 25 дек 2008 22:40
- Моргенштерн
- Сообщения: 3483
- Зарегистрирован: 09 сен 2008 14:05
- Откуда: Киев
Моргенштерн » 27 дек 2008 00:22
Если бы от их царствования лежа на боку страдали бы сами цари и принцы, то ладно. А то ведь "рать побитая лежит"...
- Моргенштерн
- Сообщения: 3483
- Зарегистрирован: 09 сен 2008 14:05
- Откуда: Киев
Продолжим
Моргенштерн » 04 янв 2009 12:13
Продолжаем «прогулки с Пушкиным». Сегодня на очереди – «Сказка о царе Салтане». В отличие от «Золотого петушка», сказка эта весьма многопланова и в ней действительно можно найти много всего. Попробуем?
Благодарю уважаемого И.Л. за ценные идеи по разборке этой сказки, его вполне можно считать соавтором сего опуса – или даже наоборот – меня – его соавтором. В общем, как пишут американцы в своих предисловиях, спасибо всем за содействие, а за ошибки ругайте только меня.
Сначала вспомним, что Пушкин, собственно, не придумывал сюжеты своих сказок, а обретал в стихотворную форму распространенные в народе (и не только в русском народе) сюжеты. Недаром «Сказка о семи богатырях и мертвой царевне» так похожа на европейский сюжет о спящей красавице и даже на «Белоснежку и семь гномов», тоже, кстати, придуманную не французом Перро и не немцами братьями Гримм, а лишь записанную ими. Впрочем, в сказках Пушкина явно чувствуется колорит северной Руси – Псковщины, той части России, где хоть частично сохранился дух венедско-ободритского западного славянского мира.
Итак, приступим.
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Правильно, кто руками и головой хочет работать, а кто – совсем другим местом. Впрочем, не исключено, что две первые девицы воспринимали ЭТО, как само собой разумеющееся и упомянули лишь о том, что хотели бы сделать ЕЩЕ, оказавшись на этой высоком посту.
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
Царь-то, царь! Во-первых, подслушивать нехорошо, а во-вторых – входит в дом без охраны. А «девятка»-то где? Выбор же царя вполне понятен. Во-первых, он уже перестарок, во-вторых, бабник. Да, и зачем ему устраивать пир или обшивать весь народ за свой, в смысле, за государственный счет? А богатырь-то лично ему достанется. А так – «разве кто-то обещал советскому народу, что по пути к коммунизму его будут кормить»?
В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.
Царь, видимо, не проверял ни родословной невесты, ни ее лояльности. Не понял он и то, что пуская во дворец ткачиху и повариху, готовит своей жене злейших врагов, не учел явление зависти. Так и возникает внутренняя оппозиция.
В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».
Странно – у царя не было никакого защищенного канала связи. Неужели он не мог поручить НЕСКОЛЬКИМ людям независимо друг от друга сообщать ему о происходившем на родине? Неужели письмо у гонца не было запечатано восковой печатью, хотя этот метод был известен чуть ли не в Вавилоне? Неужели царь не знал почерка того, кто ему должен был написать? В общем, тут явная попытка госпереворота с отключением от каналов связи и с лишением главы государства контроля над своей страной.
Ну, как там пел народ:
«Горби в Форосе купался,
Вдруг путчисты – испугался!
Туалета не нашел,
А процесс уже пошел».
Не говоря уже о том, что с первого раза верить в рождение мутанта не следовало бы. Но – кто знает – может и у самого царя с генетикой были проблемы. Они, цари, тяготеют порой к вырождению. Хотя тут описание «неведомой зверюшки» скорее навевает мысль о плоде интимных контактов с инопланетянами.
Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».
Что ж, решение царя вполне разумное. Однако ведь исполнение решения надо еще и контролировать. А не так – «прокукарекал, а потом хоть не рассветай!».
Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.
Да, порядочки в Салтании… Почему дипкурьер напивается до чертиков, не передав письма по назначению? Почему письмо снова не запечатано? Почему бояре не знают почерка и подписи (а во избежание подделок подписи монархов в старину порой делались очень длинными и заковыристыми) своего гаранта конституции? Почему не послали другого курьера за уточнением приказа? Что за внесудебные репрессии? Что касается типа казни, то он явно не восточнославянский. Попахивает Балтикой и варягами. В дальнейшем увидим, что не зря.
В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит...
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.
Повезло. Да и сын прямо Шварценеггер оказался.
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
Робинзон Крузо. А где Пятница? Сейчас будет.
К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон...
Видно на море не тихо;
Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет...
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил...
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».
Принцесса, превращенная в птицу – достаточно распространенный сюжет в Европе. Особенно в лебедя, считавшегося, например, у древних германцев символом чистоты и девственности. Не специально ли был разыгран этот воздушный бой? Может, Лебедь тоже в девках засиделась, на якобы необитаемом острове?
Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.
Гвидон – это не искажение ли библейского имени Гидеон? А папаша – Салтан, прямо турецко-подданный.
Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана...»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.
Здесь отметим пару моментов. Во-первых, Пушкин прекрасно показывает географию происходивших событий. Судя по всему, остров князя Гвидона находится на западе Балтийского моря у берегов нынешней немецкой земли Мекленбург-Передняя Померания. Это давние венедско-ободритские края, где и по сей день сохранилось множество славянских топонимов. Именно там есть остров Узедом, который, как полагают специалисты, назван так в честь славянских слов «Уже дома». Оттуда лежит путь на Восток – мимо острова Буяна – нынешнего немецкого Рюгена (Руяна), воспетого до сих пор в русских заговорах.
«В море-окияне, на острове Буяне, стоит бел-горюч камень Алатырь». Камень Алатырь (от этого слова произошло наше слово «Алтарь») – это мыс Аркона (Кап Аркона), где находилось святилище венедского бога Световита, самое священное место для западных славян.
А дальше – на Восток – к Старой Ладоге, Новгороду и Пскову – венедским колониям, славянским форпостам в финно-угорской среде. Вот вам и «норманнская теория». Ведь варяги – это вовсе не «русское название викингов» а вполне конкретный народ – «Варенги, Варянги» - другое название ободритов, прямыми потомками которых являются в Германии лужичане и сорбы, вместе именуемые немцами «вендами» («венедами»), а на Руси – новгородцы и псковичи – которые выжили после Холокоста шестнадцатого века, устроенного им Иваном Грозным.
Второй момент. Князь, превратившись в комара, становится прямо-таки предшественником воздушной разведки. Только радиус полета наверное невелик, потому приходится лететь только до корабля, а потом использовать его в качестве авианосца, тьфу - комароносца. И все это – задолго до братьев Райт и даже до Можайского…
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Царь явно предпочитает пользоваться случайными сведениями. Ну, спросил он купцов. А перепроверить-то не может. А вдруг купцы врут? Нет у него агентурной разведки, знание окружающего мира в зачаточном состоянии. При этом – ничего не зная – он уже собирается отправиться на этот таинственный остров.
Да, а комар-то из разведчика превратился в штурмовика. Укусил родственницу прямо в правый глаз (жаль, что он был не малярийный – хотя это уже нарушение конвенции о запрещении бактериологического оружия). Но и то круто – «разведывательно-ударный комплекс». Правда, возникает вопрос – назад комар полетел самостоятельно, значит, радиуса ему все-таки хватало, просто энергию экономил.
Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?« —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.
Здорово, конечно. Казна пополняется. Без нефти и газа. Хотя толку с того золота – ведь торговли Гвидон не ведет, корабельщиков использует только в качестве агентуры.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана...»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».
По-моему, эти купцы уже превратились в «агентов влияния» Гвидона, он ими пользуется «втемную» для связи с папашей и агитации того в правильном направлении. У Агаянца учился? Наверное, и золотых скорлупок им тоже отсыпал.
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит...
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.
Сюжет повторяется, только летательный аппарат уже другой системы – из отряда двукрылых, как сказал бы биолог.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят,
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится...
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави...
Вот ужо! постой немножко,
Погоди...» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.
Нет, купцы явно занимаются внешнеполитической агитацией, ткачиха, повариха и сватья баба Бабариха (БаРбариха – т.е. варварского происхождения – из местных угро-финнов, как, собственно и сама царица и ее сестры) выдумывают новые завлекухи, а муха кусает уже ткачиху. Опять же возникает вопрос – почему муха не це-це?
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»
— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:
«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай».
Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;
В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».
Все потом домой ушли.
Вот и они – первые боевые пловцы Дважды краснознаменного Балтийского флота. Наши «котики»! Дядька Черномор – переведен с Черноморского флота, где проходил практику у бывших пленных из Десятой флотилии князя Боргезе. Но больше того – «тяжек воздух нам земли» - это мутанты-ихтиандры – им уже легче дышать под водой, чем на суше. Правда, удивляет их откровенно оборонительная для боевых пловцов задача. Или это как всегда у нас – обычная демагогия – «в случае если враг навяжет нам войну», а пока мы «мирные люди».
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон».
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит...
Так и тянет и уносит...
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму — и в щель забился.
Все, как раньше. Обработка купцов, использование их, и собственное превращение – уже в шмеля. Жаль, не в трутня. Это было бы просто гениальным предвидением – ведь и сейчас беспилотные самолеты-разведчики называются «трутнями» - «дроун».
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу».
Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави...
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Бабариха явно соблазняет царя заморской красоткой, но так как тут речь идет о вполне человеческом увлечении – не о белкином золотишке и не о морпехах-милитаристах, то получает укус только в нос, не в глаз. Хотя шмель-то побольнее комара кусает, не говоря уж о мухе. Царь же явно заинтригован.
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете
Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви».
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.
Во, давно пора было. А то, не превращался бы в насекомых, то и не узнал бы, кто под видом лебедя скрывается. Похоже, умом он пошел в папашу и если бы не Лебедь, ни шиша бы у него не вышло.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному дарю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.
Правильно, что остался. Во-первых, кусать больше некого. Во-вторых, зная папашу и то, что он бабник, Гвидон правильно рассчитал, что на царевну-красотку, тот точно клюнет и скоро приедет. А уж корабельщики распишут все, как надо. Знают, что если не распишут, то подводные богатыри им на дно корабля мину прицепят. Кроме того, купцы, похоже, контрабандисты. То меха вывозят – без лицензии, то лошадей – без справки с таможни, то булат – торговля оружием. «Торговали мы недаром неуказанным (незадекларированным!) товаром». У князя на них и компромат имеется.
Совет царю Салтану – не уподобляйся своему коллеге Дадону, внимательно читай, что написано на упаковке, осторожно с дозировкой и посоветуйся с доктором.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».
Да, тут агитация в полном объеме. Не выдержит царь, поедет.
Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —
Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.
Сработало. «Царь или дитя»? Мне интересно, как они еще тогда, после его приезда с войны, оправдались, что утопили царицу и принца? Неужто показали ему его же приказ, а тот не догадался, что написано не его рукой и не то, что он повелел.
Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.
Визит вежливости. Со всем флотом. Гвидон ведет царя со всей свитой в город, тридцать три богатыря в это время быстренько изучают особенности конструкции кораблей салтанского флота и на всякий случай готовят мины. Ведь пушки береговой артиллерии тут, похоже, лишь для салютов. Хотя с оптикой у них нормально – «князь Гвидон трубу наводит». «Карл Цейсс», наверное, покупает на континенте.
Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Успели выпрыгнуть из воды и обсохнуть.
Царь ступил на двор широкой:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешечек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
«Да, а денег у нас – куры не клюют».
Гости дале — торопливо
Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит — и узнает...
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся...
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
Только сейчас дошло? Обнимает он царицу… А царица небось ему даже на ухо ничего не прошептала типа, что ж ты гад этакий меня утопить приказал?
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
Надеюсь, их потом по пути домой «того»… Путчисты ведь. Не исключено повторение заговора. Или «чистосердечное признание и глубокое раскаяние» смягчающим обстоятельством и в таких делах являются? Однако как «домой» - через море пешком? Дело-то на острове происходит. Наверное, тут и намек на их дальнейшую судьбу.
День прошел — царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —
И усы лишь обмочил.
Царь, в общем, туповатый алкаш, склонный к принятию скоропалительных решений и не контролирующий их исполнение. Вообще, удивительно, что такой хэппи-энд. Хотя кто его знает, что там дальше было. Возможно, на обратном пути весь флот вместе с Салтаном по непонятной причине пошел ко дну, после чего тридцать три богатыря высадились в порту Салтании, затем туда прибыла царица и Гвидон с женой, восстановив конституционный порядок.
Благодарю уважаемого И.Л. за ценные идеи по разборке этой сказки, его вполне можно считать соавтором сего опуса – или даже наоборот – меня – его соавтором. В общем, как пишут американцы в своих предисловиях, спасибо всем за содействие, а за ошибки ругайте только меня.
Сначала вспомним, что Пушкин, собственно, не придумывал сюжеты своих сказок, а обретал в стихотворную форму распространенные в народе (и не только в русском народе) сюжеты. Недаром «Сказка о семи богатырях и мертвой царевне» так похожа на европейский сюжет о спящей красавице и даже на «Белоснежку и семь гномов», тоже, кстати, придуманную не французом Перро и не немцами братьями Гримм, а лишь записанную ими. Впрочем, в сказках Пушкина явно чувствуется колорит северной Руси – Псковщины, той части России, где хоть частично сохранился дух венедско-ободритского западного славянского мира.
Итак, приступим.
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Правильно, кто руками и головой хочет работать, а кто – совсем другим местом. Впрочем, не исключено, что две первые девицы воспринимали ЭТО, как само собой разумеющееся и упомянули лишь о том, что хотели бы сделать ЕЩЕ, оказавшись на этой высоком посту.
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
Царь-то, царь! Во-первых, подслушивать нехорошо, а во-вторых – входит в дом без охраны. А «девятка»-то где? Выбор же царя вполне понятен. Во-первых, он уже перестарок, во-вторых, бабник. Да, и зачем ему устраивать пир или обшивать весь народ за свой, в смысле, за государственный счет? А богатырь-то лично ему достанется. А так – «разве кто-то обещал советскому народу, что по пути к коммунизму его будут кормить»?
В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.
Царь, видимо, не проверял ни родословной невесты, ни ее лояльности. Не понял он и то, что пуская во дворец ткачиху и повариху, готовит своей жене злейших врагов, не учел явление зависти. Так и возникает внутренняя оппозиция.
В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».
Странно – у царя не было никакого защищенного канала связи. Неужели он не мог поручить НЕСКОЛЬКИМ людям независимо друг от друга сообщать ему о происходившем на родине? Неужели письмо у гонца не было запечатано восковой печатью, хотя этот метод был известен чуть ли не в Вавилоне? Неужели царь не знал почерка того, кто ему должен был написать? В общем, тут явная попытка госпереворота с отключением от каналов связи и с лишением главы государства контроля над своей страной.
Ну, как там пел народ:
«Горби в Форосе купался,
Вдруг путчисты – испугался!
Туалета не нашел,
А процесс уже пошел».
Не говоря уже о том, что с первого раза верить в рождение мутанта не следовало бы. Но – кто знает – может и у самого царя с генетикой были проблемы. Они, цари, тяготеют порой к вырождению. Хотя тут описание «неведомой зверюшки» скорее навевает мысль о плоде интимных контактов с инопланетянами.
Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».
Что ж, решение царя вполне разумное. Однако ведь исполнение решения надо еще и контролировать. А не так – «прокукарекал, а потом хоть не рассветай!».
Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.
Да, порядочки в Салтании… Почему дипкурьер напивается до чертиков, не передав письма по назначению? Почему письмо снова не запечатано? Почему бояре не знают почерка и подписи (а во избежание подделок подписи монархов в старину порой делались очень длинными и заковыристыми) своего гаранта конституции? Почему не послали другого курьера за уточнением приказа? Что за внесудебные репрессии? Что касается типа казни, то он явно не восточнославянский. Попахивает Балтикой и варягами. В дальнейшем увидим, что не зря.
В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит...
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.
Повезло. Да и сын прямо Шварценеггер оказался.
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
Робинзон Крузо. А где Пятница? Сейчас будет.
К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон...
Видно на море не тихо;
Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет...
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил...
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».
Принцесса, превращенная в птицу – достаточно распространенный сюжет в Европе. Особенно в лебедя, считавшегося, например, у древних германцев символом чистоты и девственности. Не специально ли был разыгран этот воздушный бой? Может, Лебедь тоже в девках засиделась, на якобы необитаемом острове?
Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.
Гвидон – это не искажение ли библейского имени Гидеон? А папаша – Салтан, прямо турецко-подданный.
Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана...»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.
Здесь отметим пару моментов. Во-первых, Пушкин прекрасно показывает географию происходивших событий. Судя по всему, остров князя Гвидона находится на западе Балтийского моря у берегов нынешней немецкой земли Мекленбург-Передняя Померания. Это давние венедско-ободритские края, где и по сей день сохранилось множество славянских топонимов. Именно там есть остров Узедом, который, как полагают специалисты, назван так в честь славянских слов «Уже дома». Оттуда лежит путь на Восток – мимо острова Буяна – нынешнего немецкого Рюгена (Руяна), воспетого до сих пор в русских заговорах.
«В море-окияне, на острове Буяне, стоит бел-горюч камень Алатырь». Камень Алатырь (от этого слова произошло наше слово «Алтарь») – это мыс Аркона (Кап Аркона), где находилось святилище венедского бога Световита, самое священное место для западных славян.
А дальше – на Восток – к Старой Ладоге, Новгороду и Пскову – венедским колониям, славянским форпостам в финно-угорской среде. Вот вам и «норманнская теория». Ведь варяги – это вовсе не «русское название викингов» а вполне конкретный народ – «Варенги, Варянги» - другое название ободритов, прямыми потомками которых являются в Германии лужичане и сорбы, вместе именуемые немцами «вендами» («венедами»), а на Руси – новгородцы и псковичи – которые выжили после Холокоста шестнадцатого века, устроенного им Иваном Грозным.
Второй момент. Князь, превратившись в комара, становится прямо-таки предшественником воздушной разведки. Только радиус полета наверное невелик, потому приходится лететь только до корабля, а потом использовать его в качестве авианосца, тьфу - комароносца. И все это – задолго до братьев Райт и даже до Можайского…
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Царь явно предпочитает пользоваться случайными сведениями. Ну, спросил он купцов. А перепроверить-то не может. А вдруг купцы врут? Нет у него агентурной разведки, знание окружающего мира в зачаточном состоянии. При этом – ничего не зная – он уже собирается отправиться на этот таинственный остров.
Да, а комар-то из разведчика превратился в штурмовика. Укусил родственницу прямо в правый глаз (жаль, что он был не малярийный – хотя это уже нарушение конвенции о запрещении бактериологического оружия). Но и то круто – «разведывательно-ударный комплекс». Правда, возникает вопрос – назад комар полетел самостоятельно, значит, радиуса ему все-таки хватало, просто энергию экономил.
Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?« —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.
Здорово, конечно. Казна пополняется. Без нефти и газа. Хотя толку с того золота – ведь торговли Гвидон не ведет, корабельщиков использует только в качестве агентуры.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана...»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».
По-моему, эти купцы уже превратились в «агентов влияния» Гвидона, он ими пользуется «втемную» для связи с папашей и агитации того в правильном направлении. У Агаянца учился? Наверное, и золотых скорлупок им тоже отсыпал.
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит...
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.
Сюжет повторяется, только летательный аппарат уже другой системы – из отряда двукрылых, как сказал бы биолог.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят,
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится...
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави...
Вот ужо! постой немножко,
Погоди...» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.
Нет, купцы явно занимаются внешнеполитической агитацией, ткачиха, повариха и сватья баба Бабариха (БаРбариха – т.е. варварского происхождения – из местных угро-финнов, как, собственно и сама царица и ее сестры) выдумывают новые завлекухи, а муха кусает уже ткачиху. Опять же возникает вопрос – почему муха не це-це?
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»
— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:
«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай».
Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;
В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».
Все потом домой ушли.
Вот и они – первые боевые пловцы Дважды краснознаменного Балтийского флота. Наши «котики»! Дядька Черномор – переведен с Черноморского флота, где проходил практику у бывших пленных из Десятой флотилии князя Боргезе. Но больше того – «тяжек воздух нам земли» - это мутанты-ихтиандры – им уже легче дышать под водой, чем на суше. Правда, удивляет их откровенно оборонительная для боевых пловцов задача. Или это как всегда у нас – обычная демагогия – «в случае если враг навяжет нам войну», а пока мы «мирные люди».
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон».
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит...
Так и тянет и уносит...
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму — и в щель забился.
Все, как раньше. Обработка купцов, использование их, и собственное превращение – уже в шмеля. Жаль, не в трутня. Это было бы просто гениальным предвидением – ведь и сейчас беспилотные самолеты-разведчики называются «трутнями» - «дроун».
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу».
Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави...
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Бабариха явно соблазняет царя заморской красоткой, но так как тут речь идет о вполне человеческом увлечении – не о белкином золотишке и не о морпехах-милитаристах, то получает укус только в нос, не в глаз. Хотя шмель-то побольнее комара кусает, не говоря уж о мухе. Царь же явно заинтригован.
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете
Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви».
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.
Во, давно пора было. А то, не превращался бы в насекомых, то и не узнал бы, кто под видом лебедя скрывается. Похоже, умом он пошел в папашу и если бы не Лебедь, ни шиша бы у него не вышло.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному дарю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.
Правильно, что остался. Во-первых, кусать больше некого. Во-вторых, зная папашу и то, что он бабник, Гвидон правильно рассчитал, что на царевну-красотку, тот точно клюнет и скоро приедет. А уж корабельщики распишут все, как надо. Знают, что если не распишут, то подводные богатыри им на дно корабля мину прицепят. Кроме того, купцы, похоже, контрабандисты. То меха вывозят – без лицензии, то лошадей – без справки с таможни, то булат – торговля оружием. «Торговали мы недаром неуказанным (незадекларированным!) товаром». У князя на них и компромат имеется.
Совет царю Салтану – не уподобляйся своему коллеге Дадону, внимательно читай, что написано на упаковке, осторожно с дозировкой и посоветуйся с доктором.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».
Да, тут агитация в полном объеме. Не выдержит царь, поедет.
Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —
Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.
Сработало. «Царь или дитя»? Мне интересно, как они еще тогда, после его приезда с войны, оправдались, что утопили царицу и принца? Неужто показали ему его же приказ, а тот не догадался, что написано не его рукой и не то, что он повелел.
Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.
Визит вежливости. Со всем флотом. Гвидон ведет царя со всей свитой в город, тридцать три богатыря в это время быстренько изучают особенности конструкции кораблей салтанского флота и на всякий случай готовят мины. Ведь пушки береговой артиллерии тут, похоже, лишь для салютов. Хотя с оптикой у них нормально – «князь Гвидон трубу наводит». «Карл Цейсс», наверное, покупает на континенте.
Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Успели выпрыгнуть из воды и обсохнуть.
Царь ступил на двор широкой:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешечек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
«Да, а денег у нас – куры не клюют».
Гости дале — торопливо
Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит — и узнает...
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся...
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
Только сейчас дошло? Обнимает он царицу… А царица небось ему даже на ухо ничего не прошептала типа, что ж ты гад этакий меня утопить приказал?
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
Надеюсь, их потом по пути домой «того»… Путчисты ведь. Не исключено повторение заговора. Или «чистосердечное признание и глубокое раскаяние» смягчающим обстоятельством и в таких делах являются? Однако как «домой» - через море пешком? Дело-то на острове происходит. Наверное, тут и намек на их дальнейшую судьбу.
День прошел — царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —
И усы лишь обмочил.
Царь, в общем, туповатый алкаш, склонный к принятию скоропалительных решений и не контролирующий их исполнение. Вообще, удивительно, что такой хэппи-энд. Хотя кто его знает, что там дальше было. Возможно, на обратном пути весь флот вместе с Салтаном по непонятной причине пошел ко дну, после чего тридцать три богатыря высадились в порту Салтании, затем туда прибыла царица и Гвидон с женой, восстановив конституционный порядок.
- Моргенштерн
- Сообщения: 3483
- Зарегистрирован: 09 сен 2008 14:05
- Откуда: Киев
Моргенштерн » 05 янв 2009 11:01
Я не подумал,что они корейцы или китайцы.
Меня вот больше интересует значение слов "а во лбу звезда горит" - это у принцессы на околыше звезда? Хотя, пожалуй, лучше красная звезда на околыше, чем желтая на робе...
Меня вот больше интересует значение слов "а во лбу звезда горит" - это у принцессы на околыше звезда? Хотя, пожалуй, лучше красная звезда на околыше, чем желтая на робе...
- Моргенштерн
- Сообщения: 3483
- Зарегистрирован: 09 сен 2008 14:05
- Откуда: Киев
. А вообще "это 5, это твёрдая 5" Моргенштерн » 06 янв 2009 14:51
Судя по тому, что в конце сказки петушок сначала взлетел, а потом и клюнул, он еще оснащен и неким бортовым вооружением. Снова разведывательно-ударный комплекс.
Кстати, АВАКС - это и есть РЛС, токмо летающая. Ну, там еще много всякого разного стоит. Только вот нет своего вооружения. Но это же аллегория.
Кстати, АВАКС - это и есть РЛС, токмо летающая. Ну, там еще много всякого разного стоит. Только вот нет своего вооружения. Но это же аллегория.
Последний раз редактировалось Моргенштерн 06 янв 2009 21:34, всего редактировалось 1 раз.
- Моргенштерн
- Сообщения: 3483
- Зарегистрирован: 09 сен 2008 14:05
- Откуда: Киев
Людмила Е. » 07 янв 2009 07:32
Слух у Салтана, однако! Стоял позадь забора и слышал, что девицы в светлице (на верхнем этаже) говорят! А ведь дело происходило под Новый год - судя по "роди богатыря мне к исходу сентября".
- Людмила Е.
- Сообщения: 279
- Зарегистрирован: 06 янв 2009 18:40
- Откуда: столица империи козла
Сообщений: 17
• Страница 1 из 2 • 1, 2
Вернуться в Обсуждение текущих событий
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 13