Зеркало русской революции – кто это? Ага, уже слышу, кричат: Толстой, Толстой! А почему Толстой? Потому что Ленин так сказал? Не пора ли уже начать думать своими мозгами, а не мозгами Ленина, тем более, что в тех мозгах была какая-то явная патология.
Сами подумайте, как мог Толстой быть зеркалом ТОЙ революции, если он умер за семь лет до нее? Нет, зеркало русской революции – не Толстой, а Корней Чуковский. Причем не как ученый-лингвист, литературовед и переводчик, а именно как сказочник. Заметим, что хотя Чуковский и известен всем прежде всего и почти исключительно как сказочник, его научная биография и творческая жизнь была куда шире. А сказки он писал лишь в раннем периоде своего творчества – прекратив это делать в конце 20-х годов, и постоянно подвергаясь порой нестерпимой критике со стороны тов. Крупской.
На мой взгляд, одна из первых его сказок – «Муха-цокотуха» в аллегорической форме отражает события русской революции. На первый взгляд, сюжет этой сказки мало чем отличается от привычного сюжета в литературе – Красавица в руках злодея, отважный герой, сражающийся со злодеем и освобождающий красавицу, чтобы потом жениться на ней. В чем-то похоже даже на былину о Добрыне Никитиче, где княжна Путятишна – муха, Змей Горыныч – паук, а Добрыня – комар. Однако присмотримся к этой «энтомологической былине» повнимательней.
Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.
Пошла Муха на базар
И купила самовар:
Муха – это аллегория России. Хотите – царской, хотите – патриархальной, в общем – просто России. Позолоченное брюхо напоминает золоченные маковки православных церквей (ведь церкви золотят только в Русской православной церкви, ни немцы свои кирхи, ни поляки свои костелы так не украшают). Муха прошла по полю (поле, русское поле!) и нашла копейку, за которую покупает самовар. Что ж, в царской России на самовар не требовалось тратить много денег. А привязанность к чаю выдает в мухе русские привычки. В Европе чай широко пьют только русские и англичане.
"Приходите, тараканы,
Я вас чаем угощу!"
Тараканы прибегали,
Все стаканы выпивали,
А букашки -
По три чашки
С молоком
И крендельком:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!
Приходили к Мухе блошки,
Приносили ей сапожки,
А сапожки не простые -
В них застежки золотые.
Приходила к Мухе
Бабушка-пчела,
Мухе-Цокотухе
Меду принесла...
"Бабочка-красавица.
Кушайте варенье!
Или вам не нравится
Наше угощенье?"
Тараканы – исконно русские насекомые, признак богатства. Букашки выпивающие по три чашки – тоже чисто русская привычка – вспомните Фросю Бурлакову. Сапожки с золотыми застежками – «просперити» проклятого царского режима. Мед – исконно русское лакомство, как и варенье – не конфитюрами же угощать? В общем, пир горой, все здорово, все довольны
Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок -
Хочет бедную убить,
Цокотуху погубить!
Ну почему «старичок» -«какой-то»? Все мы хорошо знаем, у кого в партии был псевдоним Старик. Знаем и из какого угла вылезли эти старички-паучки, как они добирались в пломбированных вагонах и на американских пароходах, как подевав кожанки и размахивая маузерами, потащили в уголок на заклание бедную Россию.
"Дорогие гости, помогите!
Паука-злодея зарубите!
И кормила я вас,
И поила я вас,
Не покиньте меня
В мой последний час!"
Но жуки-червяки
Испугалися,
По углам, по щелям
Разбежалися:
Тараканы
Под диваны,
А козявочки
Под лавочки,
А букашки под кровать -
Не желают воевать!
И никто даже с места
Не сдвинется:
Пропадай-погибай,
Именинница!
А кузнечик, а кузнечик,
Ну, совсем как человечек,
Скок, скок, скок, скок!
За кусток,
Под мосток
И молчок!
И это правда. Попрятались царские офицеры, побежали за кордон члены Августейшей фамилии. Кормила их мать-Россия, а им пофиг. В Лондон. В Париж. А русский народ – пусть дохнет.
А злодей-то не шутит,
Руки-ноги он Мухе верёвками крутит,
Зубы острые в самое сердце вонзает
И кровь у неё выпивает.
Муха криком кричит,
Надрывается,
А злодей молчит,
Ухмыляется.
Скрутил паук-комиссар Россию паутиной из колючей проволоки, пустил кровушку. Муха надрывается, уже полыхают Тамбов и Кронштадт, Гуляй-Поле и Воткинские заводы. Но злодей ухмыляется. «Что такое Россия – всего-навсего охапка дров для костра мировой революции, На Россию мне, батенька, наплевать, потому что я большевик».
Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик.
"Где убийца, где злодей?
Не боюсь его когтей!"
Честно признаюсь, по поводу того, аллегорией кого является комар, у меня есть две версии. Одна из них лично мне симпатична, но другая, не симпатичная, имела место в действительности. Комар – герой, освобождающий Россию от большевистской власти. Лично мне очень хотелось бы, чтобы в образе комара была аллегория Белого движения, другой России, поднявшейся против поработителей. Имеются ли в виду при этом борцы из белой эмиграции – РОВС, савинковцы, я не знаю. В старом советском мультфильме, где кстати очень реалистично показан паук – мохнатый и курчавый, только что без нагана, комар одет в гусарскую форму – мундир русского офицера. Свет же фонарика в его руке вовсе не означает, что он светоносец-Люцифер, скорее это свет возрождающейся после красных гонений православной веры, прекратившей быть идеологическим придатком царского режима и освятившей борьбу русских патриотов за освобождение Родины.
Все в этой версии мне бы нравилось, если бы она соответствовала исторической правде. Но это не так. И ради правды придется назвать и другую версию – кем был этот комар.
Кто уничтожил русскую революцию, кто придушил Смуту, которая как всегда в России длится примерно двадцать лет – в данном случае 1917-1937? (Так и нынешняя Смута закончится новой Реставрацией скорее всего в 2011-2012 годах.) Кто победил, заставив харкать кровью в лубянских подвалах бандитов из Ленинской Гвардии? Мы знаем имя этого человека. И потому арию комара нужно петь с определенным акцентом:
Гдэ убыйца? Гдэ зладэй? Нэ баюсь его кагтэй!
И гусарская форма тут « в тему» - в царской России гусары – легкая кавалерия – традиционно набирались из украинцев и грузин.
Подлетает к Пауку,
Саблю вынимает
И ему на всём скаку
Голову срубает!
Вместо сабли вполне можно изобразить ледоруб.
Муху за руку берёт
И к окошечку ведёт:
"Я злодея зарубил,
Я тебя освободил
И теперь, душа-девица,
На тебе хочу жениться!"
Измученная комиссарами-перманентщиками Россия соглашается признать над собой власть комара-Сталина – как меньшее зло.
Тут букашки и козявки
Выползают из-под лавки:
"Слава, слава Комару -
Победителю!"
Прибегали светляки,
Зажигали огоньки -
То-то стало весело,
То-то хорошо!
Эй, сороконожки,
Бегите по дорожке,
Зовите музыкантов,
Будем танцевать!
Музыканты прибежали,
В барабаны застучали.
Бом! бом! бом! бом!
Пляшет Муха с Комаром.
А за нею Клоп, Клоп
Сапогами топ, топ!
Козявочки с червяками,
Букашечки с мотыльками.
А жуки рогатые,
Мужики богатые,
Шапочками машут,
С бабочками пляшут.
Тара-ра, тара-ра,
Заплясала мошкара.
Веселится народ -
Муха замуж идёт
За лихого, удалого,
Молодого Комара!
Муравей, Муравей!
Не жалеет лаптей,-
С Муравьихою попрыгивает
И букашечкам подмигивает:
"Вы букашечки,
Вы милашечки,
Тара-тара-тара-тара-таракашечки!"
Сапоги скрипят,
Каблуки стучат,-
Будет, будет мошкара
Веселиться до утра:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!
Все эти куплеты вполне можно уместить в две цитаты.
1. «Жить стало лучше, жить стало веселей!»
2. «О Сталине мудром, родном и великом, прекрасные песни слагает народ.»
Антураж – декорации из фильмов типа «Кубанских казаков».
Но вот не догадалась сразу муха, что за маской комара-героя скрывается Тараканище.
Ехали медведи
На велосипеде.
А за ними кот
Задом наперёд.
А за ним комарики
На воздушном шарике.
А за ними раки
На хромой собаке.
Волки на кобыле.
Львы в автомобиле.
Зайчики
В трамвайчике.
Жаба на метле...
Едут и смеются,
Пряники жуют.
На первый взгляд – это исход русской послереволюционной эмиграции. Все драпают – как кто может. Львы – конечно, в автомобиле. Причем на «Роллс-Ройсе», у них британский паспорт, недаром на паспорте лев намалеван. Зайчики – простые мещане – в трамвайчике. Жаба на метле – ведьма. Самый примечательный тут кот – задом наперед. Почему? Да потому что он все оглядывается туда, где его единомышленники сделали революцию. Он же сам – эсер, выступал против Царя-батюшки, получив вместо царя Троцкого с Лениным. Я даже, похоже, знаю фамилию этого кота – Бурцев. Раньше гавкал на царскую охранку, разоблачал «провокаторов» - борцов с революционной нечистью, типа Азефа и других. А потом, когда ЭТО, чего он все время добивался, случилось, начал вонять – «Проклятье вам, большевики». Не нравится – «не это я хотел». Поздно. Раньше нужно было думать. Так и побежали в эмиграцию. Пряники жуют, украденные со складов Белой армии, нет, чтобы отдать их казакам Мамонтова.
Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
"Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую".
А за что их миловать? Они трепались в Думе, они создавали Директории-инфузории, Центральные Зрады и прочую мерзость. Пришла пора расплачиваться.
Звери задрожали,
В обморок упали.
Волки от испуга
Скушали друг друга.
Бедный крокодил
Жабу проглотил.
Это о дрязгах и внутренних конфликтах в белой эмиграции.
А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.
Только раки-забияки
Не боятся бою-драки:
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великану усатому:
"Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!"
И назад ещё дальше попятились.
А, это уже не эмигранты. Это внутренняя оппозиция – троцкисты-бухаринцы. Делают вид, что и сами что-то из себя представляют.
И сказал Гиппопотам
Крокодилам и китам:
"Кто злодея не боится
И с чудовищем сразится,
Я тому богатырю
Двух лягушек подарю
И еловую шишку пожалую!"
"Не боимся мы его,
Великана твоего:
Мы зубами,
Мы клыками,
Мы копытами его!"
И весёлою гурьбой
Звери кинулися в бой.
Но, увидев усача
(Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекача
(Ай-ай-ай!).
По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.
1927 год?
И вскричал Гиппопотам:
"Что за стыд, что за срам!
Эй, быки и носороги,
Выходите из берлоги
И врага
На рога
Поднимите-ка!"
Но быки и носороги
Отвечают из берлоги:
"Мы врага бы
На рога бы.
Только шкура дорога,
И рога нынче тоже
не дёшевы",
И сидят и дрожат
Под кусточками,
За болотными прячутся
Кочками.
Крокодилы в крапиву
Забилися,
И в канаве слоны
Схоронилися.
Только и слышно,
Как зубы стучат,
Только и видно,
Как уши дрожат.
Оппозиция в действии. На словах – ура, ура, а так…
А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутек.
Ага, в ЮАР, на речку Лимпопо. Там их уже Бармалей дожидается со своими расистами.
Вот и стал Таракан
победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться,
проклятому!)
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
"Принесите-ка мне, звери,
ваших детушек,
Я сегодня их за ужином
скушаю!"
1932-1933?
Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.
Да и какая же мать
Согласится отдать
Своего дорогого ребёнка -
Медвежонка, волчонка,
слоненка,-
Чтобы несытое чучело
Бедную крошку
замучило!
Плачут они, убиваются,
С малышами навеки
прощаются.
Аист приносит, а черный ворон уносит. Все правильно, все как в жизни.
Но однажды поутру
Прискакала кенгуру,
Увидала усача,
Закричала сгоряча:
"Разве это великан?
(Ха-ха-ха!)
Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!)
Таракан, таракан,
таракашечка,
Жидконогая
козявочка-букашечка.
И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы - зубастые,
Вы - клыкастые,
А малявочке
Поклонилися,
А козявочке
Покорилися!"
Интересно, почему кенгуру? Просто для рифмы? Или речь идет о профессиональном революционере Артеме (Сергееве), основателе Коммунистической партии Австралии (прикол – Австралии! Там окромя кенгуру наверняка никто бы в компартии не вступил.). Сергеев, вроде бы, что-то там пытался в 20-х годах выступать против Сталина, за это его и отправили на испытание «аэровагона», который, конечно же, благополучно разбился вместе с Артемом. В честь Артема назвали эсминец Балтфлота и военный завод в Киеве.
Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далеких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!
Взял и клюнул Таракана,
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.
То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!
Итак, кто такой воробей? Кто он – освободитель от тирана? Что мы о нем знаем? Он прилетел издалека – не местный, возможно, из эмиграции. Прообраз Радкевича и Захарченко-Шульц? Намек на тех, кого отправила японская разведка по совету Люшкова? Или это предвидение операции «Цеппелин»?
А может быть просто – заговор маршалов?
Хотя, есть версия, что таракана намного позже притравил воробей в пенсне. Правда, его тогда не успели сильно прославить. Зато сейчас воздают сторицей – лучший кремлевский менеджер ХХ века!
Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны!
Сычи-трубачи
Трубят!
Грачи с каланчи
Кричат!
Летучие мыши
На крыше
Платочками машут
И пляшут.
А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала.
Вот была потом забота -
За луной нырять в болото
И гвоздями к небесам приколачивать!
Ну, это как всегда у Чуковского – массовая пьянка с восхвалением очередного победителя. Народ, которому кого прикажут хвалить, того и хвалит. Через день прикажут его же ругать – будет ругать. С той же искренностью.
Является ли падение Луны – мировая катастрофа - пророчеством создания атомной бомбы или полетов Аполлонов – вопрос уже не ко мне.
Но, а в чем была первопричина революции? С чего все началось и почему? Были ли внутренние основания для трагедии? Да, были. И об этом другая сказка Чуковского – «Федорино горе».
Почему у бабушки Федоры такое редкое имя? Вряд ли речь идет о широкополой шляпе ортодоксальных евреев. И псевдоним американского шпиона А. Кулака тут тоже не при чем. Возможно, речь идет о намеке на ТЕОДОРУ (Федору – по-русски), византийскую императрицу шестого века, супругу императора Юстиниана, бывшую танцовщицу и проститутку, умную, но очень жестокую женщину. Учитывая, у кого приняла Русь веру, аналогия прослеживается.
Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.
За лопатою метла
Вдоль по улице пошла.
Топоры-то, топоры
Так и сыплются с горы.
Испугалася коза,
Растопырила глаза:
"Что такое? Почему?
Ничего я не пойму".
2
Но, как чёрная железная нога,
Побежала, поскакала кочерга.
И помчалися по улице ножи:
"Эй, держи, держи, держи, держи, держи!"
И кастрюля на бегу
Закричала утюгу:
"Я бегу, бегу, бегу,
Удержаться не могу!"
Вот и чайник за кофейником бежит,
Тараторит, тараторит, дребезжит...
Утюги бегут покрякивают,
Через лужи, через лужи перескакивают.
А за ними блюдца, блюдца -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
Вдоль по улице несутся -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
На стаканы - дзынь!- натыкаются,
И стаканы - дзынь!- разбиваются.
И бежит, бренчит, стучит сковорода:
"Вы куда? куда? куда? куда? куда?"
А за нею вилки,
Рюмки да бутылки,
Чашки да ложки
Скачут по дорожке.
Из окошка вывалился стол
И пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, пошёл...
А на нём, а на нём,
Как на лошади верхом,
Самоварище сидит
И товарищам кричит:
"Уходите, бегите, спасайтеся!"
И в железную трубу:
"Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!"
Вот оно – следствие развала. Доправилась мадам Федора, доуправлялась. Бегут, отворачиваются от нее домашние инструменты – аллегория на трудящихся России, о которых так мало заботились. Кто бежит в эмиграцию, кто прячется в деревне.
А за ними вдоль забора
Скачет бабушка Федора:
"Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Воротитеся домой!"
Но ответило корыто:
"На Федору я сердито!"
И сказала кочерга:
"Я Федоре не слуга!"
А фарфоровые блюдца
Над Федорою смеются:
"Никогда мы, никогда
Не воротимся сюда!"
Довела страну, чего ж ты хотела?
Тут Федорины коты
Расфуфырили хвосты,
Побежали во всю прыть.
Чтоб посуду воротить:
"Эй вы, глупые тарелки,
Что вы скачете, как белки?
Вам ли бегать за воротами
С воробьями желторотыми?
Вы в канаву упадёте,
Вы утонете в болоте.
Не ходите, погодите,
Воротитеся домой!"
Но тарелки вьются-вьются,
А Федоре не даются:
"Лучше в поле пропадём,
А к Федоре не пойдём!"
4
Мимо курица бежала
И посуду увидала:
"Куд-куда! Куд-куда!
Вы откуда и куда?!"
Уход – всегда тяжелое решение. Но оставаться под тем управлением, что было, оказалось уже невозможно.
И ответила посуда:
"Было нам у бабы худо,
Не любила нас она,
Била, била нас она,
Запылила, закоптила,
Загубила нас она!"
"Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!
Жить вам было нелегко!"
"Да,- промолвил медный таз,-
Погляди-ка ты на нас:
Мы поломаны, побиты,
Мы помоями облиты.
Загляни-ка ты в кадушку -
И увидишь там лягушку.
Загляни-ка ты в ушат -
Тараканы там кишат,
Оттого-то мы от бабы
Убежали, как от жабы,
И гуляем по полям,
По болотам, по лугам,
А к неряхе-замарахе
Не воротимся!"
Что царская Россия в последние годы, что керенщина, что военный коммунизм – все одно и то же. Разруха. Причем, как у Булгакова – «не в клозетах, а в головах». Мягко говоря, непривлекательный был порядок у Федоры.
И они побежали лесочком,
Поскакали по пням и по кочкам.
А бедная баба одна,
И плачет, и плачет она.
Села бы баба за стол,
Да стол за ворота ушёл.
Сварила бы баба щи,
Да кастрюлю поди поищи!
И чашки ушли, и стаканы,
Остались одни тараканы.
Ой, горе Федоре,
Горе!
Ну, еще Американская ассоциация помощи (АРА) пытается помочь. Но никакая помощь ничего не даст, если нет порядка ВНУТРИ.
А посуда вперёд и вперёд
По полям, по болотам идёт.
И чайник шепнул утюгу:
"Я дальше идти не могу".
И заплакали блюдца:
"Не лучше ль вернуться?"
И зарыдало корыто:
"Увы, я разбито, разбито!"
Но блюдо сказало: "Гляди,
Кто это там позади?"
Да, Харбин и Бразильские джунгли – не сахар. Не всем же, как великим князьям, по Парижам ошиваться.
И видят: за ними из тёмного бора
Идёт-ковыляет Федора.
Но чудо случилося с ней:
Стала Федора добрей.
Тихо за ними идёт
И тихую песню поёт:
"Ой вы, бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои!
Вы подите-ка, немытые, домой,
Я водою вас умою ключевой.
Я почищу вас песочком,
Окачу вас кипяточком,
И вы будете опять,
Словно солнышко, сиять,
А поганых тараканов я повыведу,
Прусаков и пауков я повымету!"
И сказала скалка:
"Мне Федору жалко".
И сказала чашка:
"Ах, она бедняжка!"
И сказали блюдца:
"Надо бы вернуться!"
И сказали утюги:
"Мы Федоре не враги!"
7
Долго, долго целовала
И ласкала их она,
Поливала, умывала.
Полоскала их она.
"Уж не буду, уж не буду
Я посуду обижать.
Буду, буду я посуду
И любить и уважать!"
Засмеялися кастрюли,
Самовару подмигнули:
"Ну, Федора, так и быть,
Рады мы тебя простить!"
Полетели,
Зазвенели
Да к Федоре прямо в печь!
Стали жарить, стали печь,-
Будут, будут у Федоры и блины и пироги!
А метла-то, а метла - весела -
Заплясала, заиграла, замела,
Ни пылинки у Федоры не оставила.
И обрадовались блюдца:
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
И танцуют и смеются -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
А на белой табуреточке
Да на вышитой салфеточке
Самовар стоит,
Словно жар горит,
И пыхтит, и на бабу поглядывает:
"Я Федорушку прощаю,
Сладким чаем угощаю.
Кушай, кушай, Федора Егоровна!"
Ликвидация разрухи и введение НЭПа, а затем модернизация и индустриализация вернули народу веру в свое руководство, даже эмигранты некоторые вернулись назад (некоторых из них расстреляли, а других просто посадили, но это уже детали.) Главное – изменилась Федора: сменилось бездарное руководство России на новое, деловое, добивающееся своих целей – и всем снова стало лучше и веселей.
Самая известная и вероятно самая большая сказка Чуковского, состоящая, собственно из нескольких произведений – «Доктор Айболит». Ее все знают, пересказывать сюжет не имеет смысла. Отмечу лишь несколько моментов, навевающих определенные аналогии.
Доктор Айболит – добрый и гуманный. Это идеализированный образ Советской власти. Звери – это бессловесный советский народ, о котором нужно заботиться, поскольку сам о себе он позаботиться не может.
Страдающие обезьяны – это угнетенные черные африканцы в Южной Африке, которых мучает режим апартеида (река Лимпопо – как раз там.)
В Африке разбойник,
В Африке злодей,
В Африке ужасный
Бар-ма-лей!
Меня всегда интересовало происхождение слова Бармалей. Один мой знакомый на полном серьезе утверждал, что слово это взято из какого-то ближневосточного языка – то ли арабского, то ли иврита, и означает искаженное «Бар-Малек» - т.е. «сын короля», «принц».
Правда, сам Чуковский якобы вывел это имя от названия Бромлеевой улицы в Петербурге, названной так в честь какого-то англичанина или шотландца Bromley. Второй вариант даже больше подходит, ибо к моменту написания сказки ЮАР (тогда еще ЮАС) управляла английская колониальная администрация.
Поход Айболита в Африку и его борьба с Бармалеем за освобождение обезьян от апартеида, лечение обезьян шоколадом и гоголем-моголем (интересно, от СПИДа тоже помогает) - аллегория провозглашаемой ВКП(б) и Коминтерном антиколониальной борьбы. Причем если в одном из стихотворений Айболит плывет в Африку на ките (специальный пароход или подлодка), а потом на орлах (авиация), то в другой даже открыто используется аэроплан.
В таком раскладе, сестра доктора Варвара – наверное, антисталинская оппозиция, вредящая делу рабочего класса и открыто сотрудничающая с иностранными эксплуататорами.
Тем не менее, в конце сказки Айболит доставляет Бармалея в Ленинград. («как я рад, как я рад, что поеду в Ленинград» - он наверное думает, что его в Эрмитаж поведут, а его в «Кресты».) Обезьяны здоровы и освобождены, Варвара "перековалась".
Хэппи Энд – или вернее, как это там, о, вспомнил - фридом ту Нельсон Мандела!