Topaz » 26 сен 2007 19:00
В последнее время страсти вокруг фигуры Феликса Дзержинского вспыхнули с новой силой. Российского общество продолжает интенсивно обсуждать проблему восстановления памятника «железному Феликсу» на Лубянке. Споры выплеснулись на страницы печати, экраны телевизоров, в Интернет. Проводятся опросы. Результаты различны: по одним - более половины опрошенных - за восстановление памятника, по другим — чуть меньше. Но при этом следует отметить ожесточенность дискуссии. И это закономерно. Потому что спор в конечном итоге идет не просто о памятнике, и даже не об оценке отдельной личности, хотя фигура одного из лидеров большевистской партии, члена Военно-революционного центра, первого Председателя ВЧК, Председателя ВСНХ сама по себе символична. Спор идет о различном понимании демократии, степени возможного применения насилия со стороны государства, в конце концов - праве народа на революцию и о праве защиты революционных завоеваний.
Современные господа из буржуазных партий любят в этой связи поговорить о гуманизме, о «зверствах большевиков» и о репрессиях, которые чинила ВЧК под руководством Дзержинского. При этом царское правительство, белогвардейцы, да и постсоветские политики России выступают в белых одеждах. Однако при объективном взгляде нельзя не заметить кровь и грязь на их одеяниях. Достаточно взглянуть на суровую статистику биографии самого Дзержинского — шесть арестов, три ссылки, одиннадцать лет тюрьмы. Уже в возрасте 23 лет он был арестован и заключен в тюрьму Варшавской цитадели, выслан в Восточную Сибирь, через два года попал в Бутырку, был отправлен по этапу в Иркутск, а затем в Вилюйск Якутской губернии. Характерно и обвинение, предъявленное Феликсу Дзержинскому департаментом полиции — «социалистическая пропаганда среди рабочих». То есть царская охранка подвергала репрессиям и преследовала за убеждения. В дальнейшем Дзержинский неоднократно арестовывался и, по его словам, был освобожден «из Московского централа февральской революцией». Судьба Дзержинского — не исключение. Подобная биография была у большинства революционеров, противников царского режима. Стоит напомнить сегодняшним «борцам за демократию» о таких хрестоматийных фактах как кровавое воскресенье 9-го января 1905 года, когда была расстреляна мирная демонстрация шедших к царю рабочих, Ленском расстреле, казачьих разгонах рабочих демонстраций.
Несмотря на это, первые шаги советской власти были направлены к миру не только международному, но и внутри страны. II Всероссийский съезд Советов в октябре 1917 года принял не только знаменитый декрет «О мире», но и постановление «Об отмене смертной казни». Чем же ответили противники революции, представители потерявших власть классов? Вот что, например, писал бывший член Государственной Думы В.М.Пуришкевич, лидер мрачно знаменитого «Союза Михаила Архангела», вошедшего в историю своими еврейскими погромами: «Необходимо ...ударить в тыл и уничтожить их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами». В послании, направленном из Петрограда к генералу Каледину, тот же Пуришкевич и гвардейский штаб-ротмистр барон де Боде описывали обстановку в столице после революции: «...ни на одного солдата здесь рассчитывать нельзя...Казаки же в значительной степени распропагандированы...властвует... чернь, с которой теперь нужно будет расправиться расстрелами и виселицей. Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего подхода выступим со всеми наличными силами...». Характерно, что это письмо четко показывает, что сами белогвардейцы хорошо понимали, что, говоря словами Михаила Булгакова: «Народ не с нами! Он против нас!» Но им было наплевать на тех, кого они презрительно именовали «чернью», «взбесившимся хамом». В их глазах простые трудящиеся всегда были быдлом, не имеющим ни политических прав, ни права на достойную жизнь, бессловесным скотом, который должен работать на своих хозяев. Тем не менее, к первым мятежникам, поднявшим оружие на советскую власть, большевики отнеслись предельно гуманно. Так, генерала Краснова после разгрома организованного им военного мятежа даже не посадили в тюрьму. С него взяли слово, что он впредь не будет бороться против советской власти и отпустили. Впоследствии Краснов свое генеральское слово не сдержал, стал одним из организаторов гражданской войны, а во время второй мировой войны активно сотрудничал с гитлеровцами, помогая им в борьбе против СССР. Случай с Красновым не был исключением. Участников юнкерского мятежа и других контрреволюционеров, взявших в руки оружие, как правило, освобождали «под честное слово». Даже Пуришкевича, собиравшегося залить Петроград кровью рабочих и солдат, приговорили к «принудительным общественным работам при тюрьме сроком на четыре года условно» и через четыре месяца выпустили на свободу. Революционный трибунал в Петрограде, созданный после юнкерского мятежа, не вынес ни одного приговора, поверив в данные арестованными подписки об обязательстве «подчиняться Правительству Народных Комиссаров и не призывать к выступлениям против него». И только после многочисленных контрреволюционных восстаний, заговоров, убийств Володарского и Урицкого, покушения на В.И. Ленина 30 августа 1918 года, и самое главное, после развязывания гражданской войны, советская власть перешла к жестким мерам. О том, кто был инициатором гражданской войны, хорошо говорит признание ее активного участника, белогвардейца В.В. Шульгина в его «Письмах к русским эмигрантам»: «...мы объявили Ленину войну. Наступила Октябрьская революция. На нее...мы ответили, взявшись за оружие. Я был в числе основателей Добровольческой (белой) армии... Я помогал по мере своих сил генералам Алексееву, Деникину, Врангелю».
Нельзя забывать и о той мрачной роли, которую сыграли в развязывании гражданской войны в России иностранные державы. Буржуазные правительства стран Антанты пошли на прямое вмешательство во внутренние дела нашей страны. Так, министр иностранных дел Великобритании Артур Бельфур прямо заявил: «Есть только одно средство — союзная интервенция. Если Россия не может себе помочь, ей должны помочь ее друзья...». Первым документом, принятым на Версальской конференции, стало постановление «О необходимости интервенции союзных войск в России».
ВЧК ( Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем ) была создана 7 декабря 1917 года. В постановлении СНК указывались и конкретные меры борьбы: конфискация имущества, выдворение, лишение продовольственных карточек, опубликование списков контрреволюционеров. В тоже время в арсенале ВЧК на тот момент еще не было крайних репрессивных мер — заключения в тюрьму и смертной казни. Решение о них было принято лишь осенью 1918 года в самый разгар гражданской войны. В постановлении Совнаркома «О красном терроре» говорилось: «При данной ситуации обеспечение тыла путем терсрора является прямой необходимостью...- подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам...». Конечно, эта была жестокая мера, но нельзя забывать, что она вводилась в действие в условиях военного времени, в ситуации, когда армии интервентов вторглись на территорию нашего государства с «шестнадцати разных сторон». Какое государство в подобной ситуации не приняло бы адекватных мер! И почему сегодня «сюсюкающие о зверствах ЧК» не вспоминают убитых и замученных белогвардейцами и их иностранными союзниками? Разве не было расстрела англичанами двадцати шести бакинских комиссаров? Или им ничего не известно о Сергее Лазо, которого японские интервенты живьем сожгли в паровозной топке? Забыта ими и трагическая судьба комсомольца Виталия Бонивура, которому после зверских пыток вырезали сердце. Они хотели бы предать эти факты забвению. Но мы-то помним, как помним и тысячи других, убитых и замученных теми, кто не хотел смириться с потерей своего положения господ. Именно с ними и вела борьбу ВЧК во главе с Дзержинским. Вела борьбу, опираясь на поддержку простого народа России, так как невозможно было победить белые армии в союзе с интервентами без этой поддержки. Вместе с тем ЧК предупреждало об ответственности за злоупотребление предоставленными широкими карательными полномочиями. В приказе Ф.Э. Дзержинского от 23 июня 1919 года подчеркивалось: «...ВЧК считает нужным указать, что суровое наказание ждет всех тех, кто вздумает злоупотреблять предоставленными ЧК правами. За применение...декрета к каким-либо лицам в корыстных целях виновные будут расстреливаться».
После окончания гражданской войны жесткие репрессивные меры были отменены. Уже 17 января 1920 года ВЦИК утвердил Закон «Об отмене высшей меры наказания (расстрела)». «Разгром контрреволюции вовне и внутри, - говорилось в Законе, - уничтожение крупнейших тайных организаций контрреволюционеров и бандитов и достигнутое этим укрепление Советской власти дают ...возможность...отказаться от применения высшей меры наказания, т.е. расстрелов, по отношению к врагам Советской власти...».
Никакое государство не может обойтись без карательных органов, методов подавления. Феликсом Дзержинским и его соратниками были созданы спецслужбы нашей страны. Регулярные террористические акты, совершаемые в нашей стране, трагические события в Москве, Беслане, Буденновске показали, насколько важно иметь эффективные действующие органы безопасности, которые призваны не только разрешать чрезвычайные ситуации, но и, что более важно, предотвращать их. Поэтому создание эффективных спецслужб нужно поставить Дзержинскому в заслугу, а не в вину.
В заключении следует отметить, что Дзержинский, как все большевики, умел работать. В любом деле, за которое он брался, он добивался успеха, будь то налаживание работы транспорта, восстановление промышленности или борьба с детской беспризорностью. Сегодня, когда в стране несколько миллионов беспризорных детей, нам не хватает таких людей как Дзержинский. В своей работе он был беспощаден, прежде всего, к самому себе, потому и ушел, не дожив до пятидесяти лет. В последний день жизни в выступлении на Пленуме он сказал о себе: «Вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя...никогда. Я никогда не кривлю своей душой». Поэтому, чтобы не решили относительно памятника на Лубянке, памятник ему все равно есть — в его делах и в тех идеалах, которые, я убеждена, никогда не угаснут.
Е.ПОЛИНОВСКАЯ, кандидат исторических наук.