В. И. Черкашин "Агентурист"

[Bill]

Уважаемые коллеги, выкладываю на ваше внимание еще одну главу В. И. Черкашина.

Как выяснилось, уже вышел в напечатанном виде издательский вариант ее перевода, но, тем не менее, продолжу по мере сил выкладывать отдельные главы здесь. Буду рад, если кому-то будет интересны оба варианта.

С уважением

Bill

[Bill]

Вашингтонская резидентура. Самый большой успех: Ханссен.

1.

Рассказы о работе разведки часто изобилуют романтикой тайных встреч, закладками тайников, переодеваниями, описанием различных методов ухода от слежки и проникновения в святая святых спецслужб противника. В действительности же, как я уже неоднократно говорил, работа разведчика в большинстве своем состоит из повседневной рутины, многие часы проводятся за письменным столом, где прочитываются горы документов, начиная от газетных статей и заканчивая агентурными делами и телеграммами от руководства в Центре. Даже те оперативники, которые имеют на связи живую агентуру, встречаются с ней достаточно редко. Любой разведывательной операции всегда предшествуют недели кропотливого труда, планирования деталей, согласований с Центром. Относительно каждого предпринимаемого шага полагается написать подробную телеграмму руководству. Занятые в операции сотрудники должны отработать пути прибытия на встречу и возвращения с нее, обеспечить контрнаблюдение за местом встречи и проверочным маршрутом разведчика, подобрать сотрудников для обеспечения операции. В разведке непреложным правилом является то, что чем больше непредвиденных ситуаций будет предусмотрено, тем безопаснее пройдет сама операция.

Несмотря на необходимость подобной процедуры подготовки, далеко не во всех операциях отводится достаточное для нее время. Письмо, в котором сообщалось о предательстве Мартынова, доставленное Дегтярю и вскрытое заместителем резидента, требовало скорейших действий, которые могли бы предотвратить распространение информации по резидентуре. В отсутствие Андросова Дегтярь мог доложить о пришедшем письме только заместителю резидента, который, как я подозревал, и вскрыл конверт вопреки инструкциям отправителя. Это означало, что, скорее всего, и он, и Дегтярь ознакомились с содержанием письма. Я также совсем не был уверен, что в данном случае смогу положиться на их понимание степени конфиденциальности полученной информации. В то же время, я не имел права сообщить им, что Мартынов уже находится под подозрением в сотрудничестве с ФБР, и что мы готовим операцию по возвращению его в СССР. Не мог я из тех же соображений и официально приказать им молчать о содержании письма. Все это означало, что никаких гарантий того, что Мартынов, который свободно общался со всеми коллегами в резидентуре, не узнает о своем разоблачении в самое ближайшее время, у меня не было. Даже если само письмо будет рассмотрено, как анонимная провокация, малейшего намека на опасность будет достаточно, чтобы побудить Мартынова к побегу.

В шифрограмме начальнику разведки я подробно описал произошедшие события и предложил создать фиктивную историю для сокрытия истинного смысла письма, одновременно предписав остальным сотрудникам резидентуры, передавать все дальнейшие послания анонимного отправителя непосредственно мне. Я предложил послать заместителю резидента отдельную шифрограмму, в которой бы описывалась фиктивная операция органов болгарской госбезопасности* по проверке своего источника в США, проведению которой вашингтонская резидентура КГБ оказывает содействие. Поскольку я поддерживал регулярный контакт с резидентом органов болгарской госбезопасности в Вашингтоне, такое объяснение выглядело достаточно правдоподобно.

* ДС-Държавна Сигурность – Министерство госбезопасности НРБ

Я предложил сообщить заместителю резидента, что болгарские товарищи попросили меня проверить надежность своего источника, предоставив ему доступ к данным, полученным нами по своим оперативным каналам. Если источник болгарской госбезопасности работал под контролем ФБР, оно непременно должно было узнать об адресованном нам письме. В телеграмме, посланной Центром заместителю резидента в Вашингтоне должно было быть совершенно четко указано, что Мартынов не находится под подозрением, а цель послания состоит в том, чтобы проследить действия ФБР, которое непременно должно было среагировать на подобное заявление. По предложенной мной легенде, проводимое мероприятие не имело никакого отношения к задачам, выполняемым вашингтонской резидентурой КГБ, чья роль сводилась только к обеспечению операции болгарских товарищей. Как говорилось, я также внес логичное предложение,чтобы все сообщения подобного рода передавались лично мне, поскольку у меня был наиболее тесный контакт с резидентом болгарской госбезопасности в Вашингтоне. Я включил описание этого плана в свою шифрограмму начальнику разведки, зашифровал ее своим личным шифром, который, как я был уверен, никто не мог прочитать, и передал бумагу дежурному шифровальщику. В тот же день из Центра пришла ответная шифрограмма, предписывавшая всем офицерам резидентуры действовать в соответствии с тем планом, соображения по которому я изложил начальнику разведки. Телеграмма также содержала приказ передавать все приходящие в резидентуру анонимные сообщения товарищу Алексею – таков был мой оперативный псевдоним в то время. Поскольку телеграмма исходила не от меня, то никто из сотрудников резидентуры не увидел бы в ее содержании ничего иного, кроме как очередной приказ Центра, и одновременно телеграмма дезавуировала все слухи, которые могло породить пришедшее днем ранее анонимное послание.
План сработал: не вызывавший доверия второй секретарь посольства – он же заместитель резидента – передал мне остальные документы, которые он днем ранее самовольно изъял из конверта, посланного Дегтярю, и дальнейший вопрос сохранения тайны письма не вызвал осложнений.

После этого я приступил к анализу содержания полученного Дегтярем письма. У меня не было сомнений, что его автор был сотрудником спецслужб, что стало немедленно ясно из того, что неизвестный для подтверждения серьезности своих намерений с ходу выдал нам личности трех агентов, о существовании которых мог быть осведомлен только сотрудник соответствующего ведомства. С другой стороны, мотивы заявителя оставались для нас неясными. При анализе я достаточно быстро отбросил версию, что письмо мог послать Эймс, чтобы отвести от себя подозрения контразведки. В письме содержалось большое количество информационных нюансов, о которых не мог иметь представления, а также было достаточно много расхождений между тем, что мы знали об Эймсе и виртуальным портретом заявителя, который мы составили на основе письма. Например, Эймс не имел доступа к настолько подрбоной информации о конкретных программах Агентства Национальной Безопасности США и деталях их финансирования правительством. Из содержания письма мы также сделали вывод, что его отправитель находится, что вероятнее всего, в Нью-Йорке, а не в Вашингтоне. Я также пришел к выводу, что, скорее всего, мы имеем дело с сотрудником ФБР, и начальник разведки позже согласился с ним. Крючков уже достаточно сильно укрепил свою позицию перед Политбюро благодаря информации Эймса, но казалось , что и он находился в крайней степепни возбуждения от того, что советская разведка добилась невозможного, и одновременно получила второго равного Эймсу по значению источника в спецслужбах США.

Пятнадцатого октября, через десять дней после того, как Дегтярь нашел в своем ящике письмо от неизвестного заявителя, он обнаружил там же и большой пакет. Как заявитель и обещал в первом письме, пакет содержал большое количество секретной документации. Именно в этот день ФБР получило первые данные от наружного наблюдения, что в резидентуре КГБ происходит что-то непонятное, так как Дегтярь появился на работе с большой сумкой под мышкой. Служба наружного наблюдения ФБР отметила этот факт в своем отчете, но ему не было уделено должного внимания.

Содержимое второго пакета заставило нас понять, что заявитель не является, ни болтуном, ни сумасшедшим, и что он сделал решение работать на нас и делает это со всей серьезностью. Из всей ограниченной информации о нем, которую мы получили из двух посланий, я мог сделать только вывод, что заявитель – серьезный профессионал. Именно поэтому он отказывался сообщить что-либо о себе, ясно понимая, что наибольшую угрозу его безопасности представляют агенты американских спецслужб из числа офицеров КГБ.

В первом письме заявитель предложил достаточно простую систему для обусловливания времени проведения тайниковых операций и встреч: «Я готов рассмотреть любые предложения по организации связи, но не хотел бы иметь дела с какими бы то ни было специальными техническими устройствами. При обусловливании времени встречи я всегда буду прибавлять 6 к месяцу, числу и часу встречи (вы при обусловливании времени всегда должны отнимать 6)».

Подобные детали нашей связи с ним были крайне нехарактерны для работы советской разведки – в данном случае агент инструктировал сотрудников резидентуры, как выходить на связь с ним, а не наоборот. Заявитель мыслил весьма практично – он постарался связаться именно со мной, потому что изучал мое оперативное дело в ФБР и точно знал, кто я такой. Это также крайне нехарактерно для работы разведки, но мне почему-то казалось, что заявитель доверяет мне. Это и льстило, и было неглупым ходом с его стороны, потому что рождало встречное доверие к его предложениям. Также его обращение ко мне производило более теплое впечателение, чем если бы оно было направлено просто к Комитету госбезопасности. Что было очень важно, письма заявителя свидетельствовали о его большом опыте, заставляя меня инстинктивно решить, что наиболее эффективным ответным ходом будет соглашаться на все его предложения. Если он сам хочет заниматься свлим руководством, я менее всего хотел ему мешать. Для меня самым важным была крайне ценная информация, которую он поставлял советской разведке.

2.

В отчете кабинета Генерального инспектора Министерства юстиции США,
Ханссена крайне несправедливо изобразили посредственным сотрудником.
Я просто должен сказать, что Ханссен – это дьявольски умная фигура.
Мы часами сидели в моем кабинете и обсуждали те недостатки оперативной работы,
которые в конце концов, ставят под удар оперативных работников и их агентов.
Ханссен знал, что он делает. Когда я позже прочитал отчет о его действиях,
я только и смог воскликнуть: «Он - дьявольский мерзавец!
Он сделал все то, что мы так долго обсуждали!»
Люди, называющие Ханссена недалеким,
не имеют представления, что из себя представляло дело Ханссена
и насколько умно оно было обдумано. Ханссен никогда не позволял сотрудникам
советской разведки руководить его действиями, потому что он хорошо
знал те оперативные ошибки, которые были им свойственны.
В своем деле Боб сделал все наоборот.
Он знал все, что было известно американским спейслужбам о том,
как работает советская разведка – а мы знали об их работе достаточно много.
Ханссен знал также все о том, как работали американские спецслужбы
против советской разведки – и мог работать используя недостатки обеих сторон.

- Дэвид Мэйджор, старший специальный сотрудник ФБР в отставке,
бывший директор контрразведывательного центра
Совета национальной безопасности США

Роберт Филип Ханссен родился в тысяча девятьсот сорок четвертом году в Чикаго в семье офицера полиции и домохозяйки. В юные годы он учился в Нокс колледже – небольшом университете штата Иллинойс, где изучал русский язык. После окончания колледжа, Ханссен также поступил на зубоврачебный факультет университета Норсвестерн, после чего решил попробовать свои силы и в бухгалтерском деле, получив диплом МБА того же университета. Ханссен работал бухгалтером после окончания обучения и до поступления на работу в управления полиции Чикаго в качестве следователя по делам, связанных с финансами.

В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году Ханссен женился на Бернадетт Уок, которая предпочитала, чтобы ее звали Бонни. Она была истовой католичкой и членом тайной католической организации Опус Деи, которая занималась усилением авторитета Папы Римского в разных странах. Лютеранин Ханссен перешел в католичество и также вступил в организацию.

Ханссен поступил на работу в ФБР в тысяча девятьсот семьдесят шестом году в считавшееся престижным подразделение отделения Бюро в городе Гэри штата Индиана. Через два года он был переведен в Нью-Йорк для участия в работе по расследованиям финансовых преступлений. В тысяча девятьсот семьедсят девятом году Ханссен был принят на работу в контрразведывательное подразделение нью-йорского отделения ФБР для участия в создания автоматической базы данных по сотрудникам советской разведки, будучи большим знатоком в области электроники и компьютеров. Вдобавок к созданию автоматизированной системы накопления данных Ханссен работал со специалистами по установке электронных систем подслушивания и видеонаблюдения.

Именно вскоре за этим молодой сотрудник Бюро делает первые шаги по пути шпионажа. Ханссен приходит в нью-йорский офис советского внешнеторгового предприятия Амторг, служившего прикрытием для многих сотрудников ГРУ и предлагает передать секретную информацию. За последующие месяцы он успевает передать сотрудникам ГРУ информацию о генерале Дмитрии Полякове – агенте ЦРУ в ГРУ Генштаба, а также выдать секретный список советских дипломатов, подозревающихся в принадлежности к советской разведке, составленный ФБР. В следующем, тысяча девятьсот восьмидесятом году жена застает Ханссена в подвале их собственного дома за написанием очередного послания для ГРУ и заподозрила его в супружеской неверности. Чтобы переубедить супругу, Ханссен сознался в шпионаже, но сказал ей, что обманывает ГРУ, поставляя ложную информацию. Искренне верующая католичка, Бонни заставила Ханссена исповедоваться перед священником. Ханссен отказался признаться во всем ФБР, но согласился передать полученные от ГРУ тридцать тысяч долларов на благотворительность и никогда больше не заниматься шпионажем. После этого Ханссен не один год выплачивал пожертвования Матери Терезе.

В тысяча девятьсот восемьдесят первом году Ханссен был переведен на работу в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне, где вскоре стал старшим сотрудником. Через некоторое время он был переведен в отдел бюджета, где принимал участие в составлении секретных заявок Бюро в соответствующий комитет Конгресса США, занимавшийся его финансированием. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Ханссен возглавил отдел анализа операций советской разведки в США, а также принимал участие в работе комитета по разработке проектов технического проникновения в операции советской разведки. Большая часть информации, которую он начал получать в это время, предоставлялась ЦРУ.
Ханссен был переведен обратно в Нью-Йорк в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Он стал старшим сотрудником в отделе контрразведки и получил еще более широкий доступ к совершенно секретной информации. В Нью-Йорке он должен был руководить операциями технического проникновения в операции советских разведчиков, действовавших под прикрытием Представительства СССР при Организации объединенных наций и Генерального консульства СССР в Нью-Йорке. До разоблачения Ханссена, никто в КГБ СССР не догадывался, что агент Б (или Рамон Гарсиа, как он иногда подписывал свои послания), входил в контакт с сотрудниками ГРУ шестью годами раньше. В ПГУ заявителю был дан агентурный псевдоним «Карат», однако о нем часто говорили, как о «Источнике».


3.

Когда Джон Уокер работал на русских, он жил в Норфолке, и десять лет
он выезжал со своего места жительства в Норфолке и ехал туда,
где советские разведчики назначали ему встречу. Когда на русских начал работать
Ханссен, Черкашин предложил: «Мы выберем для Вас место». Боб наотрез отказался,
сказав: «Я не собираюсь бродить по окрестностям, лазая по грязи в костюме и галстуке».
Ему было нужно прикрытие для своих действий.
Черкашин предложил:«Давайте встречаться по нашему сценарию».
Ханссен сказал: «Нет, мы будем встречаться по моему».
У Черкашина хватило сообразительности, чтобы позволить
Ханссену самому организовывать свою работу.
Советские разведчики находили места для тайников – а Боб утверждал или отбраковывал их.
Первый тайник Ханссена был прямо напротив его дома, практически все тайники
находились в радиусе шести-семи километров от места, где он жил.
В первую очередь Ханссен ставил сигнал для советского разведчика и закладывал тайник.
Советский разведчик считывал сигнал, изымал содержимое тайника и
делал свою закладку за один раз. Ханссен возвращался к тайнику,
изымал закладку, ставил сигнал и уходил. Таким образом,
советский разведчик проводил одно оперативное мероприятие,
а Ханссен – четыре или пять. Советские разведчики обычно только считывали
сигнал Ханссена, делали закладку или выемку тайника и
уезжали с места мероприятия, чтобы только на следующий день
удостовериться, что тайник изъят и соотвествующий сигнал поставлен.
Это минимизировало число оперативных действий сотрудника резидентуры
и максимизировало число действий со стороны агента.
Нигде больше оперативные мероприятия не проводились по такому принципу.


- Дэвид Мэйджор, старший специальный сотрудник ФБР в отставке,
бывший директор контрразведывательного центра
Совета национальной безопасности США


Двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года сотрудник резидентуры КГБ в Вашингтоне Виктор Дегтярь нашел в своем почтовом ящике третий пакет от неизвестного корреспондента. На конверте стояла печать почты Нью-Йорка, что подтверждало, по крайней мере, одно из наших предположений. В послании был указан план тайника для передачи заявителю денег. Тайник находился под пешеходными мостками в одном из парковых массивов в северной части штата Вирджиния. Мне пришлось признать, что место было выбрано весьма удачно – оно было достаточно удалено от любопытных глаз, однако присутствие там советского дипломата не вызвало бы немедленных подозрений. Источник просил нас сообщить о готовности к закладке путем наклеивания вертикально куска белого скотча на столбе знака у пешеходного перехода при входе в парк. После закладки тайника наш сотрудник должен был наклеить рядом такой же кусок скотча, но уже горизонтально. Источник же должен был прикрепить к знаку еще один вертикальный кусок скотча, чтобы проинформировать нас, что закладка подобрана. В письме была указана дата – 2 ноября, и оговаривалось точное время постановки сигналов. Вся инициатива исходила от Источника. Обычно именно резидентура подбирала на местности тайники и места постановки сигналов для своих агентов, но в этот раз все было наоборот. В наши действия входила только закладка указанного нам тайника и постановка требуемого сигнала.

Составляя первое послание Источнику, которое планировалось вложить в нашу закладку, я решил установить наши собственные границы по руководству агентом. Несмотря на то, что он подобрал хорошее место для закладки тайника, оно было нами совершенно не исследовано, и я в ответ предложил несколько других, некоторые из которых подбирал я лично, и был хорошо знаком с условиями работы на местности. Я также предложил к использованию более сложную систему сигналов, включающую и передачу источнику высокоскоростного передатчика для шифрованной безопасной связи с нами. Также, следуя инструкциям начальника разведки, я предложил Источнику организовать встречу за пределами США – какую в ближайшем будущем мы планировали организовать и для Эймса.

Также существовал вопрос суммы денег, которую мы должны были передать Источнику в этой закладке. Источник просил за свои услуги сто тысяч долларов, что было слишком много для первого раза. Было вполне очевидно, что он представил разведывательную информацию высочайшего класса, но мы, например, уже были осведомлены о тех агентах, о которых он сообщил нам. Плюс ко всему, необходимо было установить ограничения на предмет его требований. Решение о сумме выплаты должно было остаться за нами. В некоторых случаях мы шли на переговоры с агентами, однако при отсутствии возможности личной встречи, мы должны были принять решение сами. Я запросил совета Центра, и мы приняли решение передать Источнику половину запрошенной им за информацию.суммы. К тому же, наша первая выплата Эймсу также составляла пятьдесят тысяч долларов.

Для работы с Источником я выбрал одного из сотрудников линии внешней контрразведки резидентуры. В большинстве описаний дела Ханссена он был назван Александром Фефеловым, и я продолжу звать его так же. Этот младший офицер до этого не принимал участия ни в одной из операций резидентуры, и вряд ли был под подозрением у ФБР. Работа по планированию операции с молодым сотрудником была нелегкой, поскольку в резидентуре все разговоры о конкретных агентах и операциях подпадали под строгие ограничения, даже несмотря на уже существующие жесткие правила соблюдения секретности в загранточке. Чтобы избежать возможного подслушивания, некоторые из инструктажей я провел на улице и даже в запруженных народом общественных местах и барах.

После подготовки офицер выехал на рекогносцировку к месту закладки тайника в вирджинском парке Нотттовэй (тайник получил кодовое название «Парк»). Взяв «чистую» машину, не задействованную в операциях резидентуры, Фефелов с оперативным водителем проверили окрестности тайника на предмет наружного наблюдения. Фефелов несколько часов провел в в парке, знакомясь с местностью. Во время подготовки к операции несколько других офицеров резидентуры, которых не информировали об общем замысле, контролировали вход в парк и должны были предупредить Фефелова при обнаружении каких-либо подозрительных лиц и непонятной активности.

В указанный день – воскресенье – Фефелов выехал из посольства на север Вирджинии в сторону паркового массива. В его машине лежал пластиковый пакет с пачками стодолларовых купюр, которые я лично пересчитал и упаковал с своем служебном кабинете в резидентуре. Несколько машин с сотрудниками резидентуры на месте прикрывали Фефелова на случай опасности. После удачной закладки тайника под мостом офицер прилепил полоску скотча на знаке у пешеходного перехода, как того требовал в условиях связи Источник. Через некоторое время Фефелов вернулся на место проведения операции, чтобы проверить, оставил ли заявитель ответный сигнал о выемке тайника, и требуемый сигнал уже был на месте.

Через шесть дней, восьмого ноября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года уже упоминавшийся Дегтярь нашел в своем почтовом чщике очередное письмо, в котором говорилось: «Благодарю за ваши пятьдесят тысяч долларов. Я искренне ценю Вашу принципиальность и настойчивость в борьбе с общеизвестными бюрократичнескими препонами. Я бы никогда не решился на контакт с Вами, если бы не слышал из многих источников, что Вы считаетесь достойным и уважаемым человеком в Вашей организаци, которую я изучаю на протяжении многих лет. Я предполагал, что Вы предложите альтернативный план связи в Вашем ответном послании. Я рассматривал почтовую пересылку, как неизбежный риск, однако теперь я не хотел бы доверять этому каналу пересылку столь секретных документов. Я предпринял такой шаг только с тем, чтобы убедить Вас в серьезности своих намерений и в долгосрочной ценности моего сотрудничества с Вами, а также обеспечить его необходимую безопасность».

Далее в письме Источник отвергал предложенный мной план связи и новые места тайников. Вместо этого он предлагал воспользоваться уже проверенным тайником «Парк» для следующего сеанса тайниковой связи девятого сентября. После вычитания предложенного им же коэффициента поправки из предложенного дня операции, мы получили реальную дату - третье марта тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

В этом письме Источник также более подробно описал мотивы своего сотрудничества с нами: «Что касается денег, то мне будет трудно найти реальное применение сумме более ста тысяч долларов. Любая большая сумма вызовет лишь затруднения, так как мне будет сложно потратить ее так, чтобы не вызвать подозрения в операциях с наркотиками. Возможно, я мог бы принять некоторое количество бриллиантов в качестве гарантии будушего моих детей, а также выражение доброй воли с вашей стороны в виде приглашения меня в качестве лектора для ваших молодых сотрудников. Видимо, когда-то мне понадобится план побега (ничто не длится вечно)».

Насколько Источнику можно было верить, мотивы его сотрудничества с нами должны были лежать в профессиональной сфере. Видимо он был либо недоволен, либо просто разочарован своей работой в спецслужбах. Несколько менторский тон его писем свидетельствовал о том, что он любит подчеркнуть уровень своего профессионализма. В новых письмах также содержались указания на то, что он, видимо, работает в Федеральном бюро расследований (скорее всего, в одном из контрразведывательных подразделений). Передавая нам информацию о предательстве Южина, Моторина и Мартынова, он писал: «Я не могу передать вам документальные подтверждения своих слов без того, чтобы не вызвать прямые подозрения в свой адрес. Тем не менее, я обладаю весьма подробными документальными данными, собранными раведывательным сообществом США. Я видел видеозаписи бесед источников с офицерами ФБР и ЦРУ, и лично встречался с последним из них, хотя мы не были представлены друг другу.Имена источников были мне сообщены, как одному из узкого круга сотрудников допущенных к этой информации. Вы можете подтвердить эти сведения следующим способом: агентам выплачивались дополнительные суммы кроме тех, которые могли быть скрыты из их оперативных средств. В прошлом один из источников при отъезде в отпуск использовал тайник – сумку с зашитыми в двойное дно купюрами». В конце сообщения Источник также сообщал сведения по новой технике слухового контроля, используемой специалиствами Агентства национальной безопасности США.

Я испытывал профессиональное удовлетворение от того, как развивались события. Даже несмотря на то, что Источник отверг мои предложения по организации связи, я мог быть доволен ходом работы с ним и не собирался позволять своим личным амбициям помешать очередному и самому крупному успеху советской разведки.

4.

В сентябре тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Дэвид Мэйджор ушел в отставку с поста директора котрразведывательных программ Совета национальной безопасности США. В следующем году он вернулся на работу в штаб-квартиру ФБР, расположенной в большой бетонном здании, по иронии судьбы напоминавшем адиминистративную архитектуру поздней советской эпохи. В качестве заместителя начальника подразделения С13, Мэйждор в том числе отвечал и за стратегический и оперативный анализ деятельности Бюро, общие административные вопросы и обучение новых оперативников контрразведывательных подразделений.

Роберт Ханссен, тогда заместитель начальника сектора А отдела С13, занимавшийся анализом деятельности против советской разведки в США, был первым, кто встретил Мэйджора в его новом офисе. Мэйджор работал с Ханссеном ранее и считал его нехарактерным сотрудником Бюро. Он уже был знаком с его странной манерой заходить в кабинет начальника и тихо ждать у двери, пока его присутствие будет замечено. Он достаточно часто говорил шепотом, что Мэйджор относил на счет заботы подчиненного о секретности. Ханссен также любил, подсмеиваясь, рассказывать последние анекдоты о деятельности Бюро. Он явно не был типичным фэбээровцем – этаким «мачо» - и практически никогда не говорил о бейсболе или женщинах или на другие обычные темы для разговора среди сотрудников. Мэйджор никогда не видел, чтобы Ханссен занимался в спортзале для сотрудников Бюро, который служил неформальным клубом для встреч и решения различных вопросов. В раздевалке у Ханссена был шкафчик, но он был одним из немногих, которые пылились в забвении. Также Ханссен, в отличие от других сотрудников, практически никогда не носил табельного оружия.

Сам Мэйджор уделял внимание своему гардеробу, старался каждый день приходить на работу в разных галстуках и частенько отпускал шутки относительно выбора галстуков другими сотрудниками.

- Боб, это самый ужасный галстук с огурцами, который я когда-либо видел – однажды сказал он Ханссену, - Что ты можешь на это сказать?
- У меня шестеро детей, - только и ответил Ханссен.

Ханссен чаще всего носил мрачного вида плохие костюмы, напоминавшие форму агентов ФБР из старых фильмов пятидесятых годов. Тихий интроверт Ханссен куда больше напоминал сотрудника Агентства национальной безопасности – этакий очкарик из среды разведывательного сообщества. Но Мэйлдор также знал, что Ханссен был неглуп и активно старался улучшить работу Бюро. Ханссен был бы последним человеком, которого Мэйджор мог бы заподозрить в работе на советскую разведку. В свою очередь, Ханссен плохо переносил туповатых сотрудников. Он частенько жаловался на плохо продуманную кадровую политику ФБР, и Мэйджор был вынужден признать, что Ханссен был прав в большей части своих претензий.

После разоблачения Ханссена для многих осталось загадкой, как он мог одновременно работать на стороне Бюро и против него. Для Мэйджора такой загадки не существовало. Он понял смысл действий Ханссена – целью того было стать тем самым могущественным волшебником, который бы и регулировал обмен информацией между обеими сторонами в идущей Холодной войне. И такая возможность у него была, если не забывать тот факт, что он был сотрудником, к которому стекалась вся информация по работе против советской разведки в США. Будучи начальником группы аналитиков ФБР, Ханссен получал по должности копии всех отчетов и докладов, которые ими составлялись. После ареста Ханссена, Мэйджор мысленно сравнил его с неким ситом – вся информация о действиях обеих сторон шла через него. Его должность была достаточно высокой для того, чтобы ему докладывалась вся важная информация, но, будучи лишь заместителем одного из начальников, он вынужден был читать и изучать все доклады достаточно тщательно.

Ханссен также критически относился к большому количеству многих внутренних правил Бюро. Мэйджор знал, что когда Ханссен выступал на совещаниях, он чаще всего прямо говорил то что думал и высказывал зачастую интересные вещи.

- Ты знаешь, почему ФБР никак не удается победить в борьбе с КГБ? – спросил он однажды Мэйджора.
- Боб, что ты имеешь в виду? – спросил в ответ Мэйджор
- Потому что сотрудники КГБ никогда не следовали нашей практике принятия решений** .
- Какой практике?
- Военный летчик сразу бы понял, что я имею в виду. Когда летчиков обучают воздушному бою на курсах ВМФ, им прежде всего вбивают умение реагировать на изменение ситуации быстрее оппонента. Если ты сумеешь понять это, ты сможешь действовать быстрее, чем противник, зайти ему в хвост и сбить его. Военные летчики способны понять, что именно наблюдение за ситуацией, оценка ее и быстрые действия – это ключ к победе. ФБР слишком забюрократизировано – прежде чем сделать хоть что-то, необходимо «изучить вопрос» и провести совещание. Мы топчемся в созданнном нами же болоте – если бы мы действовали быстрее и в соответствии с ситуацией, то мы могли бы переиграть КГБ.

** OODA-loop, термин, который употребил в разговоре Ханссен, использовался чаще всего пилотами ВВС для описания процесса принятия решения в воздушном бою (observation(наблюдение)-orientation(ориентация в пространстве)-decision(принятие решения)-action(действие))

Мэйджор подумал, что Ханссен прав. ФБР – это большая бюрокоратическая организация, где для любого дела требовалась прежде всего подпись ответственного сотрудника. Позднее Мэйджор понял также, что Ханссен говорил, опираясь на праткический опыт, а отнюдь не только из чисто теоретических соображений. Когда Мэджор читал о деле Ханссена, он увидел, что его бывший подчиненный старался подстравивать свои действия под меняющуюся оперативную
обстановку – именно так, как он излагал ранее Мэйджору. В большинстве случаев контрразведка старается активно разрабатывать именно сотрудников иностранной разведки в собственной стране – поскольку они на виду, в отличие от агентов, которых они ведут и от которых получают разведывательную информацию. По этой логике в первую очередь имело смысл максимизировать действия агента и свести к необходимому минимуму действия оперативного сотрудника, находящегося под наблюдением контрразведки. Мэйджор позднее пришел к выводу, что Ханссен каждый раз устраивал проверку рабочей практике ФБР, и каждый раз Бюро попадалось на уловку. Ирония судьбы, думал Мэйджор, состояла в том, что заставить такую бюрократию, как ФБР проглотить наживку и заставить погрязнуть в собственном болоте было весьма сложно, но каждый разу Ханссену это удавалось.


5.

Ведение агента, личность которого резидентурой не установлена, - далеко не самый удачный пример организации разведработы. Так же, как и в случае с Эймсом и другими ценными источниками, я стремился выяснить как можно больше о личности нового агента. С друой стороны, слишком активные усилия по установлению его личности могли повредить безопасности источника, и я не мог ставить под угрозу получение той информации, которую мы от него получали. Мы начали осторожно собирать вещественные доказательства, которые могли бы помочь нам установить личность неизвестного заявителя. Несмотря на осторожность сотрудников резидентуры, именно те доказательства, которые нам удалось собрать, явились основными уликами при его разоблачении пятнадцать лет спустя после начала работы на советскую разведку: кассета с записью телефоннного разговора с Источником и полиэтиленовый пакет с выявленными на нем отпечатками пальцев, который он использовал для упаковки документов. Оба вещественных доказательства хранились в оперативном деле агента в соответствующем отделе в Ясенево.

Однако попытки установить истинную личность источника ПГУ под псевдонимом «Карат» были предприняты несколько позже. В самом начале нам было достаточно того, что в распоряжении резидентуры оказались два бесценных по характеру поставляемой информации источника в спецслужбах США. Мы смогли внедриться в самое сердце контрразведок ФБР и ЦРУ США – нервные центры нашего Главного противника.

Вполне естественно, что когда внезапно стало известно, что Источник не смог подобрать закладку в тайнике «Парк» где Фефелов заложил ее третьего марта, я пребывал в состоянии крайнего беспокойства.

Следует сказать, что в практике разведывательной работы такие вещи случаются постоянно. Малейшний намек на опасность может заставить агента пропустить оговоренную встречу и отказаться от изъятия тайника. Эймс впоследствии стал знаменит среди сотрудников, которые контролировали его работу, тем, что постоянно не являлся на обусловленные встречи. Я не мог сказать, была ли ситуация вызвана всего лишь ошибкой агента, и мне оставалось лишь надеяться, что резидентура все же не потеряла одного из своих двух самых ценных источников. Мне оставалось лишь ждать, чтобы Источник сам подал нам сигнал своей безопасности. Проходили дни, недели, даже месяцы. В конце концов я вынужден был признать, что заявитель, скорее всего, решил прекратить свое сотрудничество с нами, либо, возможно, был отстранен от работы и находился под следствием. Нам оставалось только ждать.

В конце июня восемьдесят шестого года мы наконец получили известие – Источник, как и раньше, послал письмо на дом Дегтярю. Все вздохнули с облегчением.

Письмо гласило:«Прошу прощения за перерыв и задержу в нашем общении. Мне было желательно определить, нет ли каких-либо угроз нашей общей безопасности. Я стал свидетелм одного события, которое заставило меня прекратить свою корреспонденцию. Когда сотрудники ФБР получили разрешение на беседы с Виктором Петровичем Гундаревым, то одним из их вопросов, их интересовавших, было, знаком ли он с Виктором Черкашиным. Данное обстоятельство показалось мне достаточно необычным.»

Полковник Гундарев был офицером линии внешней контрразведки резидентуры КГБ в Афинах, который перебежал к американцам в феврале восемьдесят шестого года. Я не был знаком с ним, и не мог представить,ч то могло заставить сотрудников ФБР связать его со мной, кроме того, что они хотели получить обо мне свежую информацию вдобавок в той, что уже имелась в оперативных делах ФБР.

Далее в письме говорилось:

«Я не видел ни одного отчета сотрудниковБюро, из которого следовало бы, что Виктор Черкашин имел бы на связи в США важного агента, и о нем сообщалось в том же спокойном тоне, в котором сообщалась общая информация о начальниках других линий всех резидентур КГБ. Мне пришло в голову поискать информацию о контроле за финансами резидентуры КГБ в Вашингтоне и о существовании подтвержденной информации о том, что Виктор Черкашин получал в свое распоряжение крупные суммы из оперативных средств для передачи агентуре. Мне не удалось найти подобную информацию в архиве ФБР, но я могу просто не знать о работе источника такого рода».

Далее Источник сообщал, что если мы были готовы к продолжению работы с ним, то в следующем месяце резидентура должна поместить на страницах газеты Вашингтон Таймс объявление оговоренного содержания. Источник должен был позвонить по номеру телефона, указанном в объявлении и оставить номер в Нью-Йорке, по которому мы могли бы ему перезвонить. Сотрудник резидентуры должен был перезвонить через час и оставить ему сообщение. Письмо было подписано именем Рамон. В случае , если резидентура приняла бы те условия связи, которые предлагал ей Источник, то она бы впервые имела возможность услышать его голос и установить контакт не только в письменном виде. Я считал крайне важным собрать любую информацию о неизвестном источнике, и был полностью уверен в необходимости записать разговор с ним на пленку.

Мы начали готовить очередной пакет для неизвестного заявителя. В него были вложены десять тысяч долларов наличными, которые я и в этот раз пересчитал и упаковал лично в своем кабинете. Естественно, что моим желанием было вновь постараться установить как можно больший контроль за работой агента, по возможности, не нарушая сложившихся с ним хороших отношений. Несмотря на то, что он уже отверг все мои предложения, я высказал соображения о возможности использования в работе двух новых тайников и передал ему номера телефонов для связи с офицерами КГБ в Вене, которые ему предлагалось использовать в случае опасности.

Мы разместили в Вашингтон Таймс заказное объявление сроком на обусловленные четыре дня июля того же года: «Продается Додж Дипломат 1971 года выпуска, необходим ремонт двигателя. Цена 1 тыс. долл. , Телефон: (703) 451-9780, звонить понед, среду, пятн. в 13.00».

Номер, указанный в объявлении, был номером телефона-автомата, установленного в торговом центре в одном из пригородов штата Вирджиния, недалеко от Вашингтона. Торговый центр был также расположен недалеко от парка Ноттовэй, где до этого мы осуществляли тайниковую операцию с Источником, и был выбран для того, чтобы ее было проще повторить после разговора по телефону. В обусловленное время в понедельник Фефелов, сильно нервничая, уже находился у телефона-автомата. Наконец телефон зазвонил. Фефелов немедленно поднял трубку и услышал размеренный голос, повторяюший те слова, которые по условиям связи должен был произнести Источник:

- Здравствуйте, меня зовут Рамон. Я звоню по поводу машины, о которой говорилось в объявлении в газете.

Фефелов поддержал игру Источника:

- Извините, человека, который занимается машиной, сейчас нет на месте. Можно узнать номер, по которому вам можно перезвонить?

Источник продиктовал телефонный номер и повесил трубку. Фефелов сделал закладку в тайнике в парке Нотовэй, перезвонил по номеру, который указал Источник и сообщил, что все идет по плану. Поскольку Источник находился в Нью-Йорке, то извлечь закладку из тайника под Вашингтоном он мог не ранее, чем через день после звонка. Нам оставалось – в который раз – только ждать.

И опять от Источника не было известий в течение практически полумесяца. Затем в почтовый ящик Дегтяря пришло еще одно письмо. К моему огромному раздражению Источник написал, что не смог найти закладку под мостками в парке. Он сообщал, что позвонит по тому же номеру телефона-автомата в торговом центре в Вирджинии примерно еще через десять дней. Я удерживал себя от панического настроения. В любом случае, если пакет с деньгами и нашими письмами был обнаружен ФБР в парке, сделать уже мы ничего не могли. Наиболее серьезным было то, что пакета не было на месте – значит существовал шанс того, что Источник после появления в парке попал под наблюдение ФБР.

Фефелов и страхующая его группа из нескольких офицеров резидентуры выехали в парк и приступили к поискам оставленного в тайнике пакета. Сделаный ими по возвращении доклад вызвал у меня одновременно облегчение и гнев: пакет был найден – под другим концом моста. Вполне благоразумно, Источник не стал задерживаться у мостков и обыскивать окрестности в поисках закладки, но грубая ошибка наших сотрудников могла перечеркнуть всю тяжелейшую работу, которая была проделана. В любом случае, наилучшим исходом было то, что закладка в парке Нотовэй не была обнаружена ФБР.

Когда Источник позвонил по тому же телефону вновь уже восемнадцатого августа – в один из дней, указанных в последнем письме, Фефелов опять ждал его звонка у той же телефонной будки. Это был первый прямой разговор сотрудника резидентуры с агентом. В последующие дни я сотни раз прослушивал запись, стараясь найти ключи к установлению личности собеседника.

Голос говорящего казался специально приглушенным. Фефелов быстро объяснил в иносказательных терминах, что произошло с закладкой:
- Машина все еще свободна для продажи, как мы договорились в прошлый раз. Я положил бумаги на ее продажу на тот же письменный стол, что и до этого, но на другой его конец, поэтому Вы и не смогли их найти.
- Понятно... – сказал на том конце провода Источник.
- Не волнуйтесь, все в порядке, - сказал Фефелов, стараясь звучать как можно более убедительно, - Бумаги сейчас у меня.
- Хорошо.
- Я думаю, что в данном случае нет смысла менять условленные время и место. Наша компания вполне надежна, и мы готовы дать вам серьезную скидку, о которой будет написано в документах. Насчет дня нашей встречи – я предлагаю срочно встретиться тринадцатого февраля – один-три, тринадцать часов. Вы поняли? Тринадцатое февраля.
Безусловно, весь разговор звучал достаточно странно – «срочная встреча», назначаемая через полгода. Я предполагал, что беседа с Источником будет выглядеть весьма подозрительно для любого, кто мог бы ее подслушать. Но точно так же, как Источник полагался на удачу при посылке нам документов почтой, я достаточно точно знал, что шансы ФБР подслушать подобный разговор по телефону-автомату весьма невелики.
Источник, казалось, было в замешательстве, что выглядело довольно странно, если принять во внимание его профессионализм.
- Второе февраля? – переспросил он Фефелова
- Тринадцатое, - ответил тот, - Один-три.
- Один-три?
- Да, тринадцать часов.
- Хорошо, спасибо.
Фефелов ждал, держа трубку. Он слышал бормотание Источника на другом конце провода:
- Шесть, шесть..., - Источник прибавлял предложенный им же коэффициент, чтобы получить дату реальной встречи – семь утра завтрашнего дня.
Фефелов начинал уже сильно нервничать:
- Алло, Вы слышите? Все в порядке?
Пауза продолжилась, пока Источник не ответил:
- Да, я думаю, что все в порядке.
- О’кей, мы подтвердим то, что бумаги ждут Вас той же самой полосой скотча в том же месте, что и раньше.
- Очень хорошо.
- После того, как получите бумаги, пришлите нам, как обычно, письмо с подписью. Хорошо?
- Отлично, - голос Источника звучал более уверенно, но Фефелов все же не был уверен, что тот понял все до конца.
- Я надеюсь, что Вы помните наш адрес, - сказал наш сотрудник, несмотря на то, что Источник сам использовал этот способ связи ранее, - Все... все в порядке?
- Думаю, что все будет нормально и большое Вам спасибо.

Наконец Фефелов с облегчением выдохнул в трубку автомата – он выполнил задание резидентуры и донес до Источника всю необходимую информацию, которую я ему дал.
- Не за что, не за что. Мы оба неплохо поработали.Удачного вечера, сэр, - пожелал Фефелов Источнику.
- Do svidaniya, - с сильным акцентом произнес в трубку Источник.

Новый уверенный тон собеседника Фефелова звучал, как голос, который я слышал из писем Источника. Как большинство заявителей, он, скорее всего, отдавал себе отчет в том, что он делает. Однако, скрывая свою деятельность, как и многие другие агенты, он невольно уверился, что делает правильно абсолютно все. Из его манеры держаться и произношения я сделал вывод, что он, скорее всего, уроженец Среднего запада США. После разговора с Источником Фефелов сделал закладку под мостками в парке Тотовэй, а через несколько дней Дегтярь появился в резидентуре с написанной от руки запиской: «Получил десять тыс. долл. Рамон.»


6.


Вскоре после описываемых событий моя командировка закончилась, и я вернулся в Союз, однако Источник продолжил свое сотрудничество с советской разведкой – с длительными перерывами, когда он, например, исчез их поля нашего видения на год после моего возвращения в Москву и еще раз – после распада Советского Союза, и так продолжалось до ареста Источника в феврале две тысячи первого года. Он был схвачен струдниками ФБР вечером того дня на выходе из парка Фокстоун сразу после того, как сделал до этого закладку в тайник у пешеходных мостков через один из ручьев в парке, который находился неподалеку от его дома в Вене – небольшом пригороде штата Вирджиния с таким названием. Сотрудники ФБР также нашли закладку с пятьдесятью тысячами долларов, оставленными для Источника сотрудниками резидентуры СВР (Службы внешней разведки РФ) в другом тайнике. Источник был приговорен судом к пожизненному тюремному заключению без права досрочного освобождения и находится в тюрьме высшего режима в охраняемой подвальной одиночной камере без права свиданий и чтения. Я впервые узнал имя Источника в новостях через несколько дней после его ареста.

После вреста Ханссена пресса США сообщила, что всего КГБ СССР и СВР РФ передали Ханссену за его услуги всего шестьсот тысяч долларов, некоторое количество бриллиантов и часы «Ролекс». Я лично могу подтвердить передачу шестидесяти тысяч долларов в стодолларовых купюрах, которые были заложены для него в тайнике «Парк». Также Центр передавал Ханссену, что на счет в одном и банков СССР, открытый на его имя, было внесено отдельно восемьсот тысяч долларов. За все годы работы в ФБР и сотрудничества с советской и российской разведками Ханссен ни одного раза не проходил теста на детекторе лжи. Одной из частей сделки с обвинением в его процессе було его согласие пройти тест на детекторе лжи с тем, чтобы подтвердить, говорит ли он полностью правду относительно своего сотрудничества с русскими. После осуждения Ханссена его жене Бонни судом была назначена пенсия вдовы сотрудника спецслужб примерно в три тысячи долларов в месяц.

Стоит сказать, что информация, которую передавал нам Ханссен могла быть оценена в десятки миллиардов долларов. Он передал сотрудникам резидентуры КГБ СССР и СВР РФ тысячи секретных документов, часть их которых находились на двадцати семи дискетах, на которые он скачивал данные с закрытых серверов ФБР. Данные, переданные Ханссеном позволили раскрыть несколько баснословно дорогих программ технического проникновения в работу советских и российских представительств в Соединенных Штатах, проводимые совместно Агентством Национальной Безопасности и ФБР США. Самым грандиозным проектом был построенный двумя организациями туннель под новым комплексом советского посольства в Вашингтоне. Это было настоящее чудо науки и техники, напичканное новейшими технологиями для подслушивания всех разговоров внутри посольства. Интересно, что пог требованию ФБР американские компании, строившие комплекс, специально использовали при строительстве специальные высокотехнологичные материалы для усиления звокпроводящего эффекта здания, что было необходимо при использовании туннеля. Весь проект обошелся налогоплательщикам примерно в миллиард долларов.

Эймса называют самым «смертоносным» шпионом в США, поскольку он выдал всю агентурную сеть США в Советском Союзе, что повлекло за собой смерти многих из раскрытых агентов. Но следует сказать, что, как источник, Ханссен представлял большую важность для Советского Союза, чем Эймс, поскольку раскрыл нашей разведке все устройство контрразведывательной структуры Вашингтона. Он передал нам материалы об американской программе технической разведки MASINT, целью которой было проектирование и запуск военных спутников-шпионов, а также предоставил данные о том, что США способны перехватывать данные со спутников других стран, включая советские. Также он передал официальные документы о процедуре передачи власти в стране в условиях ядерной войны, направленной на усиление стабильности политического руководства в чрезвычайных условиях. В программу входили меры по контролю за передвижением и обеспечением возможности немедленной эвакуации членов правительства и президента США в подземные командные центры стратегического назначения.

Также Ханссен сообщил советской разведке об усилиях, предпринимаемых ФБР о вербовке двойных агентов среди советских граждан, что подтверждалось информацией из ЦРУ, Агентства национальной безопасности и Совета нацаиональной безопасности США. Среди них содержались документы, подтверждавшие информированность ФБР о попытках советской разведки завербовать сотрудников ЦРУ и работе по добыче данных по ядерной программе США. Мы также получали самые различные аналитические документы ЦРУ и ФБР США, касавшиеся принципов работы КГБ СССР, а также документы по ежегодному бюджету ФБР.

Одной из операций ФБР, о которой нам стало известно благодаря Ханссену, было расследование деятельности Феликса Блока, директора управления Европы и Канады Госдепартамента США. Блок попал под подозрение ФБР в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Бюро удалось перехватить его телефоннный разговор с неким Рейно Гикманом, который на самом деле был офицером управления нелегальной разведки ПГУ, работавшим в США и попавшим под наблюдение ФБР.

После разговора Блок выехал в Париж, где французская контрразведка по просьбе ФБР организовала за ним наружнее наблюдение и зафиксировала его контакт с «Гикманом» в ресторане отеля Мерис четырнадцатого мая восемьдесят девятого года. Через две недели после встречи в Париже контрразведка фиксировала их контакт уже Брюсселе.

Ханссену сильно не нравился Блок, который многим виделся слишком самовлюбленным и заносчивым.В одном из посланий сотрудникам КГБ Ханссен описал Блока, как «этакого хорька». Однако желая обеспечить безопасность советского нелегала, он проинформировал нас о факте наличия расследования в ФБР. Получив предупреждение Центра, «Гикман» немедля сел на самолет, идущий в Москву. Однако Блок некоторое время пребывал в неведении об угрозе.

Рано утром в конце июня восемьдесят девятого года в доме Блока зазвонил телефон, и человек, назвавшийся Фердинандом Полом, передал ему., что звонит от некоего «Пьера», который не сможет в ближайшее время с ним встретиться.

- Пьер болен, - сказал Блоку позвонивший, - возможно, заразно.
- Меня беспокоит Ваша судьба, - сказал Блоку говоривший перед тем, как повесить трубку, - Вам стоит позаботиться о свое здоровье.
Блок наконец понял, что у него неприятности – как «Пьера» он знал своего контакта из КГБ Гикмана.

К этому времени ФБР уже прослушивало телефонные разговоры Блока. Поскольку тайна ведения расследования была уже нарушена, ФБР привезло Блока на допрос в тот же день. Блок отказался дать признательные показания и продолжал выходить на работу в Госдепартамент и после допроса в ФБР. Преследуемый Бюро, после утечек в прессе, Блок был вынужден уйти с дипломатической службы. В ходе расследования в том числе выяснилось, что Блок имел пристрастие к садомазохизму и оплачивал услуги проституток, когда работал заместителем посла США в Вене. Однако ФБР не удалось собрать никаких доказательств его работы на иностранную разведку, и официальное обвинение в предательстве Блоку так и не было предъявлено.

Я никогда не встречался лично с Робертом Ханссеном, хотя и догадывался, что Источник является сотрудником одного из контрразведывательных подразделенеий ФБР. Тем не менее, я практически ничего не знал о нем до его ареста ФБР в две тысячи первом году. Когда его дело начало всплывать в прессе, все описания не говорили мне ничего, как если бы речь шла о совершенно постороннем человеке. Вдобавок было вполне очевидно, что ФБР будет стараться, чтобы в прессе появились наиболее отрицательные характеристики обвиняемого и одновременно скрыть его привлекательные стороны. Доклад Департамента юстиции США вполне это подтверждает – в нем квалифицированный сотрудник ФБР Ханссен был назван «посредственным».

В детстве он претерпел грубое обращение со стороны своего отца – офицера полиции. В письме к СВР РФ, отправленном в марте двухтысячного года Ханссен писал, что на него оказала большое влияние книга Кима Филби «Моя тайная война». И действительно, когда книга вышла в свет в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году Ханссену было двадцать четыре года.

Во взрослые годы несмотря на деньги, получамые от советской разведки Ханссен жил сравнительно скромно и, как уже известно, не позволял себе даже приличных костюмов. Он публично заявлял, что коммунизм «безбожен» и выступал против агентов «марксизма» в США. Дэвид Мэйджор считает, что это явилось частью того, что Ханссену удалось проработать на советскую и российскую разведку столь долгое время. Он был в состоянии отделить одну часть своей жизни от другой, с одной стороны сотрудничая с советской разведкой, и в то же время оставаясь любящим и преданным главой семьи и отцом шестерых детей.

В число мотивов, побудивших его к предательству также включается его желание, якобы производить впечатление полноценного сотрудника ФБР, а не кабинетного аналитика. Стоит сказать, что за темные дешевые костюмы и недостаток чувства юмора коллеги прозвали Ханссена «гробовщиком». Он также слыл на работе женоненавистником, и поговаривали, что он приглашал одного из друзей детства домой посмотреть на скрыто установленной в доме видеокамере, как Ханссен занимается сексом с Бонни. Также Ханссен помещал в интернете эротические рассказы с участием Бонни, указывая в них свое имя и адрес электронной почты. В конце концов в одном из вашингтонских клубов он познакомился со стриптизершей Присциллой Сью Гэли.

Посчитав своим долгом сделать все, чтобы Гэли вернулась к нормальной жизни, Ханссен передал ей несколько десятков тысяч долларов, полученных от советской разведки. Он покупал ей ювелирные украшения, а также приобрел подержанный Мерседес и оплачивал счета оформленной на нее кредитной карты. Однако Ханссен отверг любые предложения о сексуальных услугах с ее стороны. Через два года их «отношения» закончились, и Гэли уехала из Вашингтона в свой родной штат Огайо. Там она впала в наркотическую зависимость от кокаина, и Ханссен, шокированный расходами по ее кредитной карте, поехал в Огайо, чтобы поговорить с ней и получить назад свою кредитную карту. Когда наконец Гэли была арестована за хранение наркотиков и звонила, чтобы связаться с ним и попросить о помощи, он не ответил на ее звонки.

У Ханссена были проблемы на работе. Однажды было обнаружено, что он взломал внутреннюю систему ФБР и скачал один из секретных файлов из компьютера начальника русского отдела Рэя Мислока. Он объяснил свои действия тем, что хотел показать, что система ФБР недостаточно защищена от компьютерного взлома. В тысяча девятьсот девяносто третьем году он был отстранен от работы на пять дней с вычетом из зарплаты за то, что напал на молоденькую машинистку с своем подразделении. Кимберли Лихтенберг выходила из кабинета Ханссена где обсуждала с ним манеру поведения другой машинистки подразделения. По словам Лихтенберг, Ханссен приказал ей остаться в кабинете, и когда она, тем не менее, собралась покинуть его, подошел сзади и повалил на пол. Тем не менее, у Лихтенберг не было достаточно доказательств, и дело было оставлено без последствий.

Все газетные статьи нимало не изменили моего мнения об Источнике. Я не думал о тайнах его жизни, однако отдавал должное ему, как агенту высшего класса.

7.

Ханссен был бы не только последним человеком, которого Дэвид Мэйджор мог бы заподозрить в работе на советскую разведку, он был бы и человеком, про которого в последнюю очередь можно было бы подумать, что он способен пригласить домой хорошего друга понаблюдать на скрытой видеокамере, как Ханссен занимается сексом с женой. Того же мнения были и другие сотрудники ФБР. Однако когда детали дела Ханссена появились в прессе, Мэйджор начал понимать, что и личная, и публичная стороны жизни Ханссена были точно также отделены друг от друга, как и его шпионаж в пользу русских от остальной жизни. Мэйджор был больше всего согласен с мнением сотрудника ЦРУ Пола Редмонда, что когда Ханссен начал работать на КГБ, доктор Джекил в нем просто превратился в уже существовавшего мистера Хайда без каких-либо метаморфоз – джинн был выпущен из бутылки.

На работе Ханссен был идеальным исполнителем – он всегда оставался на заднем плане и его никогда не прочили в руководители, поскольку он совершенно не обладал нужным четолюбием и умением руководить людьми. В социальном плане он вел себя подобным же образом – жена Мэйджора как-то сказала ему, что находит Ханссена сексуально не возбуждающим. Ханссен никогда не обращал на себя внимание на вечеринках – это была роль его жены, Бонни, которую многие сравнивали с актрисой Натали Вуд. Привлекательная оригинальная женщина она никогда не говорила о работе, ограничиваясь религией и семейными темами. Ханссен терялся в ее блеске, а знакомые часто как бы спрашивали себя: «Что этот замухрышка делает рядом с этой великолепной женщиной?»

Мэйджор был уверен, что Ханссен работал на русских не из-за денег или идеологической близости к коммунизму, но потому что он хотел власти – власти темного рыцаря Дарта Вейдера из «Звездных войн». Так же, как Дарт Вейдер, Ханссен тоже сначала был на «доброй» стороне Силы.

[Bill]

8.

Необходимо сразу сказать, что практически все следственные и розыскные мероприятия, предпринятые одновременно ЦРУ и ФБР, не привели к разоблачению и аресту наших источников – Эймса или Ханссена. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, когда американским спецслужбам стало ясно, что Служба внешней разведки РФ не могла получить информацию о расследовании дела Феликса Блока от Олдрича Эймса, ФБР начало новое расследование с привлечением к нему более чем шестидесяти различных сотрудников вашингтонского отделения Бюро. Расследование продолжалось все девяностые годы. В тысяча девятьсот девяносто шестом году был арестован сотрудник контрразведывательного подразделения ФБР Эрл Питтс, который передавал информацию сотрудникам КГБ и затем СВР с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого по девяносто второй год. Он был приговорен к двадцати семи годам тюрьмы. Однако позже стало ясно, что информация второстепенного значения, которую передавал российским разведчикам Питтс, не являлась причиной широкомасштабной утечки информации из ФБР.

Как считает писатель Рональд Кесслер, ЦРУ смогло выйти на след Олдрича Эймса после того, как его выдал американским спецслужбам высокопоставленный отставник Службы внешней разведки РФ, перед этим покинувший пределы Российской Федерации. Перебежчику из СВР был присвоен псевдоним Мститель (AVENGER). После передачи американцам информации об источнике СВР в ЦРУ, Мститель вывел их на еще одного высокопоставленного отставника российской внешней разведки. Этот человек и передал американцам в ноябре двухтысячного года то, о чем они не могли и мечтать – оперативное дело ПГУ/СВР «Карат» содержавшее всю историю работы вашингтонской резидентуры КГБ с Ханссеном. Кесслер утверждает, что второму отставнику СВР, который также ушел к американцам, было выплачено в общей сложности около миллиона долларов, и он был поселен в безопасном месте за границей под охраной сотрудников ФБР.

В той части оперативного дела ПГУ КГБ «Карат», которая попала в руки американцев, содержались совершенно секретные отчеты резидентуры КГБ в Вашингтоне о работе с источником с тысяча девятьсот восемьдесят пятого по тысяча девятьсот девяносто первый год. Скорее всего, дело было похищено из архива разведки примерно в тысяча девятьсот девяносто втором или третьем годах, во время общей реорганизации органов государственной безопасности и переезда различных архивов. В списке вещественных доказательств, представленных ФБР в суде, были перечислены в том числе письма Ханссена в вашингтонскую резидентуру КГБ и черный пластиковый пакет из-под мусора, в который он заворачивал переданные нам документы – его хранили в надежде опознать источник по отпечаткам пальцев. В дело также была подшита и кассета с записью телефоннного разговора Ханссена с Фефеловым после того, как Источник не смог подобрать нашу закладку в тайнике «Парк». Если сказать коротко, то в оперативном деле хранились все данные на Источника, за исключением его имени, которое, естественно, резидентуре не было известно.

Я не могу прямо назвать имена тех перебежчиков из СВР, которые выдали американцам имена Олдрича Эймса и Роберта Ханссена. Я никогда не работал в СВР после ее реформирования и никогда не видел никаких документов, подтверждающих существование этих людей. Однако установление их личности не должно представлять никаких сложностей. Исключительно ценные источники, такие как Эймс и Ханссен были известны крайне ограниченному кругу лиц даже в самой разведке, а оперативное дело хранилось в строгом режимном архиве. Пластиковый пакет для документов и кассета с записью телефонного разговора также хранились среди папок дела в специальных пластиковых контейнерах. Дело Ханссена могло быть затребовано из архива только по приказу крайне ограниченного числа руководителей разведки. Список лиц, имеющих полный доступ к материалам совершенно секретного дела должен был ограничиваться начальниками всего нескольких оперативных департаментовСВР, в том числе департамента внешней контрразведки, и некоторыми из их заместителей. Все эти люди, как мне известно, не покидали пределов Россйиской Федерации, а некоторые к настоящему времени уже скончались.

Что касается Эймса, то ранее говорилось, что число человек, которые знали об источнике, не превышало пяти. В реальности, скорее всего, число осведомленных о существовании агента сотрудников было около двадцати человек. В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в их число входили, в первую очередь, я сам, председатель КГБ Виктор Чебриков, начальник Первого главного управления генерал Крючков и его заместитель генерал Кирпиченко, начальник управления внешней конрразведки ПГУ генерал Киреев и два его заместителя, а также сотрудники шифровальной службы – четверо в Центре и один в резидентуре в Вашингтоне.

Через год к списку сотрудников, осведомленных о наличии нашего агента в советском отделе ЦРУ добавился и начальник Первого (американского) отдела управления внешней контрразведки ПГУ. Каждый последующий начальник этого отдела также вводился в курс дела в связи с необходимостью работать по информации, поставляемой по предателям в ПГУ. Также были еще и другие сотрудники резидентур, как уже упоминавшийся Влад, которые выходили на связь с Эймсом в Боготе и Риме, а также шифровальщики соответствуюших загранточек.

Другие люди, которые могли бы быть в этом списке, имели более ограниченный доступ к информации об источниках – такие, как начальник Первого (американского) отдела Второго главного управления КГБ генерал Красильников, которого информировали из ПГУ об агентах ЦРУ из числа советских граждан, однако не доводя до его сведения данные об источниках инормации.

Можно четко установить одно – перебежчик из СВР, известный под псевдонимом Мститель, не работал с оперативным делом Ханссена, потому что оперативные сотрудники, имевшие к нему непосредственное отношение, известны российским следственным органам. Таким образом, выдавший материалы дела американцам перебежчик должен иметь к делу «Карат» опосредованное отношение. Одно из объяснений, почему к делу получили доступ лица, не имеющие на это право, состоит в том, что, несмотря на то, что дела особой важности и секретности находятся в ведении начальников подразделений или их заместителей, их подчиненные также часто работают с отдельными материалами – часто безо всякой официальной на это санкции. Если Мститель не был начальником департамента внешней контрразведки или другого опреративного департамента Службы внешней разведки РФ (которые все, как известно, не покидали пределов Российской Федерации), он должен входить в число их непосредственных подчиненных, которым была доверена работа с отдельными материалами. Тем не менее, необходимо отметить, что ответственность за утечку информации подобного роде в любом случае лежит на руководителях российской внешней разведки, поскольку они, как начальники, несут ответственность за действия своих подчиненных.

Как мне думается, псевдоним Мститель, который приводит в своей книге Рональд Кесслер, был присвоен перебежчику не случайно. Перебежчик должен был считать себя в том или ином виде незаслуженно обиженным и желавшим отомстить своим обидчикам в руководстве спецслужб. Поскольку его предательство проихошло после распада Советского Союза, вряд ли он руководствовался идеологическими мотивами, которые часто приписываются большинству перебежчиков из числа сотрудников КГБ СССР. Мститель, скорее всего, был жертвой каких-то несправедливых действий со стороны руководства российской разведки – был несправедливо понижен в должности, наказан или уволен из органов разведки. Я уверен, что руководство СФР РФ знает личность предателя, однако не идет на реализацию имеющихся у них данных, поскольку предатель находится вне юрисдикции судебных органов Российской Федерации.

Что касается дела Ханссена, то ФБР сознательно указало на тот факт, что информация о нем была передана американцам агентом из числа россиян. Опубликовав список вещественных доказательств по делу, включая и те, что были получены из оперативного дела Службы внешней разведки, руководство ФБР желало подчеркнуть для российских властей тот факт, что оно способно получить необходимые данные даже из охраняемых архивов спецслужб Российской Федерации. Тем не менее, в списке вещественных доказательств нет и намека на источник информации, который маскируется утверждениями, что некоторые из улик были переданы ФБР бдительными соседями осужденного или сотрудниками ФБР, изучавшими неосторожно выброшенный обвиняемым мусор. Я также уверен, что руководству СВР известна личность и того перебежчика, который передал американцам оперативное дело «Карат». Дэвид Мэйджор считает, что этот сотрудник российской разведки сохранил материалы дела в личном архиве в качестве капитала, с которым можно перейти на Запад. Чтобы точно установить личность подозреваемого, достаточно выяснить, кто из узкого круга офицеров СВР, имевших доступ к оперативному делу источника «Карат», покинул Россию и переехал в Соединенные Штаты примерно в ноябре двухтысячного года.


9.

Российским властям (по крайней мере официально) не удалось установить личности тех, кто выдал американцам самых ценных источников советской и затем российской разведки. Со своей стороны, властям Соединенных Штатов не удалось разоблачить еще по крайней мере одного агента советской разведки в спецслужбах США, который явился причиной разгромных потерь ими своей агентуры в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Другмим словами, на свободе остается еще один агент, равный по своему значению Олдричу Эймсу и Роберту Ханссену. В книге бывшего начальника советского отдела ЦРУ Милта Бирдена этот человек называется «четвертым кротом» - после трех разоблаченных: Эдварда Ли Говарда, Эймса и Ханссена. В подтверждение своих выводов Бирден приводит обстоятельства бегства на Запад полгковника ГРУ Генштаба Сергея Бохана, сотрудника резидентуры ГРУ в Афинах, который обманул сотрудников КГБ, собравшихся отправить его в Москву для задержания и ареста. Бохан ушел к американцам в мае тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, за некоторое время до того, как Эймс передал нам полный список агентуры ЦРУ США из числа сотрудников КГБ. Бирден также вспоминает арест сотрудника резидентуры КГБ СССР в Лагосе Полищука, который был был арестован в Москве, выехав туда для покупки квартиры, о которой ему также сообщили с подачи сотрудников Второго главного управления КГБ СССР. Последним доказательством в цепи умозаключений Бирдена является арест и сертный приговор за измену Родине, выненсенный сотруднику управления научно-технической разведки ПГУ подполковнику Ветрову, который был завербован французами под псевдонимом Фэрвелл. Органы советской госбезопасности не могли получить информацию о нем ни от Эдварда Ли Говарда, который не был информирован ЦРУ об агентуре разведок третьих стран, ни от Эймса или Ханссена, которые пришли к нам значительно позже, уже после приведения в исполнение приговора над Ветровым.

Вполне вероятен тот факт, что те агенты из числа россиян, которые сообщили американцам об Эймсе и Ханссене, выдали им и других агентов россйиской внешней разведки. Практически невозможно опровегрнуть предположение, что у КГБ был четвертый источник в спецслужбах США, точно так же, как очевидно то, что нам не была известна вся агентура американцев из числа советскх граждан. И теперь спецслужбы США и Российской Федерации точно так же продолжают вербовку агентуры, несмотря на завершение Холодной войны уже много лет назад.

Мой собственный опыт сорока лет работы в разведке говорит мне, что добыча любой мало-мальски ценной информации невозможна без вербовки агентуры. Несмотря на огромное финансирование задач контрразведки, практически все иностранные агенты в во всех спецслужбах были разоблачены только в результате вербовки агентуры из числа сотрудников других разведывательных служб. Как говорит старая пословица, шпионов ловят сами шпионы. Если бы это было не так сейчас – если бы ЦРУ разработало специальную технологию или специальные контрразведывательные меры по поимке иностранных агентов – роль агентов в спецслужбах бы реко снизилась. Разоблачение иностранной агентуры в результате срабатывания контрразведывательных мер, как в случае с полковником ГРУ Пеньковским, происходит чрезвычайно редко, а внутреннее расследование в ЦРУ так и не позволило американцам разоблачить Эймса, несмотря на все усилия, предпринятые в восьмидесятые годы. Он был разоблачен только в девяносто четвертом году, когда оперативная обстановка между спецслужбами США и России стала достаточно спокойной.

ФБР и ЦРУ заслуживают справедливой критики своей работы за то, что оказались не в состоянии своевременно обезвредить Олдрича Эймса и Роберта Ханссена. Критики заслуживает, в первую очередь практика обеих спецслужб, при которой мысль о том, что предатели могут находиться в собственных рядах, рассматривается, как абсурдная. Также подобная информация часто скрывалаась из соображений того, что она может повредить разведывательной работе и дать противнику очки в пропагандной игре. Любая спецслужба изо всех сил хочет избежать критики и скандалов, которые повлекут за собой увольнения и служебные взыскания. Это естественное состоянии любых бюрократических учреждений, в особенности тех, что имеют дело с государственной такйной.

Но критики спецслужб должны четко понимать, что разоблачение агентов среди их сотрудников – это чрезвычайно трудная задача, не говоря уже о мешающих ей ошибкам в административной политике самих спецслужб, как то, например, постоянное игнорирование результатов тестов на детекторе лжи. Только после ареста Эймса и Ханссена были опубликованы очевидные доказательства их шпионской деятельности. Эймс приобретал дорогие автомобили и дома, которые он не мог позволить себе на скромную зарплату госслужащего в ЦРУ. Ханссен, в свою очередь, достаточно опрометчиво оставлял следы при проникновении в секретные банки данных ФБР, которых было бы достаточно для начала расследования. Однако, если учесть, что подобные не полностью законные деяния зачастую совершают и честные сотрудники спецслужб, необходимо сделать вывод, что выйти на иностранного агента в своих рядах по подобным шатким признакам вряд ли легче, чем запустить человекка в космос. Предатели, подобные Мстителю, существуют и будут существовать в России, США и в других странах. Они будут существовать, пока существуют недовольство, амбиции и другие психологические проблемы человека. А пока существуют спецслужбы, будет существовать и желание спецслужб любым способом выяснить, над чем конкретно в данный момент работают их непосредственные противники.